Окаянная сила - Далия Трускиновская Страница 22

— Иным разом и Рязанкой кличут, — согласилась одноглазая ворожея. — А ты Степанидой Никитишной назови — тогда поглядим.

Аленка торопливо развязала узелок и выставила на стол лопухинское сокровище.

— Ларчиком и чарками, Степанида Никитишна, тебе кланяюсь… — прошептала она.

— Да уж не парня ли тебе приворожить? — удивилась Никитишна. — Бедная ты моя, этого я тебе сделать не могу…

Она взяла серебряную чарку за узорную плоскую ручку, поднесла ее, пустую, как бы приноравливаясь пить, к губам, и Аленка подумала, что вот еще одному человеку это движение показалось неловким.

— Ступай, ступай, и приношеньице свое забирай, верни туда, где взяла, — без всякого сожаления поставив на стол вещицу, приказала ворожея. — Мне своих бед хватает… Да не ходи сюда боле!

Уходить Аленка никак не могла.

— Да что же ты, приросла к половице, что ли? — возмутилась ворожея. — Ступай, девка, не гневи бога. Твой жених еще не скоро тебя под венец поведет. Беги, беги, пока мать не хватилась!

Тут лишь Аленка поняла, что Рязанка, как и многие, сочла ее девчонкой-подростышем, да и заподозрила вдобавок, что чарочки с коробочкой — из материнского ларца краденные.

Она выпрямилась, вытянулась и посмотрела ворожее в лицо, в единый глаз.

— Не пойду я никуда, — сказала она. — Сделай божескую милость, матушка Степанида Никитишна, помоги! Не поможешь — так тут и останусь.

— Оставайся, — усмехнулась баба. — А каково тебе возвращаться будет? То-то косенку тебе переберут, косник не к чему цеплять станет!

— Если ты, матушка Никитишна, не поможешь, то и возвращаться незачем, — прошептала Аленка. Так ведь оно и было — не выполнив Дунюшкиной просьбы, она вовсе не посмела бы показаться на глаза подруженьке. А коли вспомнить, что из Кремля она попросту удрала?..

— Уж не в петлю ли ты, девка, собралась? — забеспокоилась ворожея. — Брось. Пустое это. Наживешь себе еще паренька… Тебе не к спеху.

Она оглядела Аленку повнимательнее, оценила ее наряд — в Светлице шитую телогрею из темно-синей зуфи со связанными на спине длинными рукавами, верхнюю сорочку из алой шиды, тонкой (своей!) работы зарукавья, шелковую кисть косника, и поняла, что девка — не из бедного житья. Да и насчет возраста усомнилась. Кто станет недоросточка так наряжать? По одежке Аленка гляделась девкой на выданье.

— Сколько лет-то тебе?

— Двадцать два на Алену равноапостольную исполнилось.

— Что ж ростом не удалась? А не врешь?

— Вот те крест, не вру.

Аленка честно перекрестилась.

— Вот не поверила бы… Ну, присаживайся, что ли.

Аленка села на лавку, Степанида Рязанка встала напротив, коленками на стулец, локтями на стол, подперлась и вздохнула.

— Говори уж, чего надо.

— Отворот нужен, — прошептала девушка. — Самый сильный, какой только есть.

— Слабый отворот, стало быть, уж испытала? — насмешливо спросила ворожея. — Ну и что же ты такое проделала?

— Заговор читала.

— А как ты его читала? — вдруг заинтересовалась ворожея.

— Ночью, на распутье.

— Это правильно. Ты помнишь его?

— Помню…

— Произнеси! — потребовала Рязанка. — Ну-ка, сейчас как раз к полуночи близко, давай, голубка!

— Крест сымать? — безнадежно спросила Аленка.

— Сымай, — подумав, велела ворожея.

Аленка выложила на стол свой крестильный крестик серебряный. Никитишна взяла его на ладонь, зачем-то, прищурив единое око, разглядела.

— Потемнело серебро-то, девка, — непонятно для чего сказала она.

— Всё время темнеет, — пожаловалась Аленка.

— Плохо. И не разумеешь, с чего?

— Не разумею.

— Ну, говори.

Аленке вспомнилось зловещее бормотание карлицы Пелагейки: «…встану не благословясь, выйду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а дымным окном да подвальным бревном…» Увиделось и широкое смуглое лицо, в которое всякое слово заговора словно добавляло злобы.

— Встану не благословясь, выйду не перекрестясь, — робко, словно на том распутье, произнесла она, — из избы не дверьми, из двора не воротами, а окном… окном…

— Дымным окном да подвальным бревном, — подсказала Никитишна. — Нельзя спотыкаться. Давай-ка смелее!

— Выйду на широку улицу, спущусь под круту гору, — продолжала Аленка, — возьму от двух гор земельки, как гора с горой не сходится, гора с горой не сдвигается, так же бы раб Божий Петр с рабой Божьей Анной не сходился, не сдвигался… не сдвигался…

— Да не спотыкайся ты! — прикрикнула ворожея.

— У меня на такое памяти-то нет, — пожаловалась Аленка, — я и молитвы-то пока запомнила…

— Это всё, что ли?

— Нет… Гора на гору глядит, ничего не говорит, так же бы раб Божий Петр с рабой Божьей Анной ничего бы не говорил. Чур от девки, от простоволоски, от женки от белоголовки, чур от старого старика, чур от еретиков, чур от еретиц, чур от ящер-ящериц!

Аленкина рука сама вознеслась было, чтобы осенить девушку крестом. Но креста-то как раз на шее и не было. Аленка, вдруг испугавшись, схватила его со стола, торопливо накинула на шею гайтанчик и пропустила крест под сорочку.

— Не помогло, стало быть? Ох, дура девка… Кто же так отворот-то произносит? Слова в нем слабенькие, никудышние, замка в нем нет. Какая дура тебя этому научила?

Аленка потупилась.

— Вот то-то дуры вы, беретесь за дело, не умеючи, — помолчав, сжалилась Степанида. — Ты когда приворот или отворот говоришь — как иголкой с ниткой прореху зашиваешь, поняла? А узелка не сделаешь — и опять прореха будет. Поняла?

Аленка закивала.

— Если ты, скажем, богородичный заговор на здоровье дитяти читаешь, начинаешь с того, как Богородица на престоле сидит или по дороге идет, то заканчивай его так — не я заговариваю, заговаривает Пресвятая Богородица своими устами, своими перстами, своим святым духом!

— …своими устами, своими перстами, своим святым духом… — зачарованно повторила Аленка.

— Или, скажем, лихорадку утишаешь. Ей приказать нужно… — Ворожея вдруг вся подобралась, как кошка у мышиной норы, заслышав шебуршанье, и негромко, но весомо произнесла: — Тут тебе не быть! Червоной крови не пить с порожденного, молитвенного, крещенного раба Божия! Во веки веков! Аминь!

Вдруг она усмехнулась Аленке.

— Вот то и будет замок. Или еще можно совсем по-простому. Скажи — ключ небо, а замок земля. Вот небо с землей твой заговор между собой и замкнут. Или еще — слово мое крепко, аки камень, аминь, аминь, аминь. Ну да ладно, с чего мне тебя уму-разуму учить? Что далее сотворила?