Огонь и ветер - Елена Кочешкова Страница 22

Я осторожно извлек маленький меч из ножен и положил на ладонь, как прежде учил отец. Да, баланс был прекрасен. И сам клинок тоже. В свои четыре года я был вполне способен осознать красоту и ценность этого подарка.

«Спасибо, папа!»

Отец улыбался. И эта улыбка делала его суровое лицо самым лучшим и любимым в мире.

«Будь осторожен, Элиан. Это настоящее оружие. Оно может ранить, а может и убить. Никогда не доставай его из ножен ради забавы и ради глупости»

«Я знаю, отец. Когда ты будешь учить меня?»

«Скоро, малыш... Сегодня. Я обещал твоей маме прогулку верхом. Только мы двое и никаких детей, – он коротко усмехнулся и взъерошил мои волосы. – А после обеда мы пойдем в сад, и я дам тебе первый урок»

Я смотрел на него с восторгом.

Я был счастлив. Счастлив как никогда после.

Когда отец и мама покинули дом, я понял, что это счастье разорвет меня изнутри, если ему не дать выход.

И тогда в моих ладонях впервые вспыхнул огонь.

Он был нежным, как мамины поцелуи и сильным, как взгляд отца.

Огонь.

Начало и конец, оружие и защита, радость и боль – он был для меня всем. Он был мной, а я – им.

Я держал огонь в ладонях и смотрел на него без отрыва. Я видел его так ясно, словно и не было этих долгих лет слепоты.

Огонь, который мог обжечь кого угодно, но только не меня.

Я набрал полную грудь воздуха и выдохнул в ладони, позволив пламени разгореться до небес. Это было красиво. Очень красиво. Огонь заслонил меня от мрака, окутал всего, точно живой сияющий щит. Сквозь этот щит я взирал на искаженное ужасом и болью лицо отца. На то, как каменеют его скулы, как зарастают щетиной худые щеки, как тускнеют глаза, наливаясь кровью и брагой.

После того дня он редко был трезв. После того дня он никогда не улыбался.

И никогда не звал меня по имени.

Брага пожрала его разум и разрушила его дух. Потеряв мать, я утратил и отца.

Он пил много, заливая свое горе, но не находил спасения ни в кружке с пойлом, ни в яростных сражениях с невидимым врагом, после коих в кабинете все было посечено острым клинком. И тогда Кристан Даэл шел искать живого врага, что всегда был рядом... Он находил меня и придирался к любому делу, за которым заставал своего сына. Но это было не страшно... Настоящее наказание ждало, когда он видел, как в гневе и страхе его «выродок» воспламеняет все свечи... Или говорит во сне свои пророчества. После я всякий раз думал, будто скорее сдохну, чем позволю себе снова прикоснуться к источнику, который непрестанно звал и манил меня. Но его притяжение было непреодолимо... Не замечать его было подобно попыткам перестать дышать. Чем больше я старался загнать эту жажду вглубь себя, тем отчаянней она прорывалась по ночам.

Я видел себя на берегу моря в темно-красном одеянии. И это одеяние давало мне право делать то, ради чего я был рожден – исцелять людей.

Видел свои руки, излучающими свет. И этот свет был способен распрямить изувеченное, вернуть утраченное, исправить внешнее и внутреннее.

Я видел себя взрослым. Сильным и свободным, полным огня и направляющим огонь в сторону мрака.

И, просыпаясь, рвался туда, откуда исходил этот зов. В Золотую Гавань, в Красную башню, в обитель лекарей, где меня ждало другое будущее – полное ярких красок и света.

Где не было место для боли.

...Где не было места для той, кого я полюбил так сильно...

Где и для меня места не нашлось.

О том, что все мои сны были ловушкой я узнал не сразу. Но однажды Кешт проболтался: желая унизить меня посильней, он добавил к телесным ранам еще и те, которые наносятся словами.

«Думаешь, ты избранный, Сокровище? Хах!.. Не смеши! Думаешь, это был твой выбор – прийти в башню? Ах, боги, ты казался таким взрослым и мудрым, таким дерзким и смелым! Так знай же, глупец, это я посылал видения, зовущие тебя в обитель лекарей. Да, малыш, твой выбор – такая же иллюзия, как и твоя свобода. Ты рожден не для того, чтобы исцелять, Лиан... о нет. Я сделаю из тебя убийцу. Идеального, безупречного и безжалостного. Но лечить людей ты, конечно же будешь тоже... До изнеможения, до судорог, до рвоты – пока не поймешь, что больше не можешь, не хочешь и не станешь делать этого никогда. Да, Сокровище, жаль губить твой дар... я и не буду. Ты сам откажешься от него однажды. И выберешь путь, который ждал тебя с самого начала! Скольких ты уже убил, малыш? Думаешь, я не знаю этого? Какой же ты смешной, мальчик... Какой самонадеянный и глупый! Я вижу тебя насквозь, Сокровище. Да, боги не отмерили мне много Силы, но ее достаточно для того, чтобы призывать глупых мальчиков и направлять их на истинный путь. Что же ты молчишь, мой хороший? Я ранил тебя в самое сердце? Ничего... переживешь. А теперь встань и подойти ко мне. Я сказал встань! Смотри мне в глаза, гаденыш! Смотри. Мне. В глаза!»

Блеск обнаженного лезвия был таким знакомым... Только на сей раз вместо фамильного меча перед моим взором мелькнул изящный кинжал – длинный и узкий, как змеиный язык.

«Я вижу тебя насквозь, Сокровище. Я вижу все твои мысли и желания. Я знаю, чего ты хочешь... Добавить и мою жизнь в копилку тех, что уже собрал... Но знай, малыш, я всегда буду на шаг впереди твоих помыслов! Я всегда ударю тебя прежде, чем это сделаешь ты сам. Я уничтожу тебя и твою сестричку, если ты попытаешься предать меня, своего наставника. Не веришь?»

Лезвие взлетело и обрушилось, возившись в мою ладонь. Не во сне, не в кошмарных видениях, а наяву. Я не хотел кричать, я думал, что сумею удержать крик в груди, но не смог. И слезы не удержал тоже...

Мне было десять.

Этот удар стал первым из множества. За следующие три года Кешт изрезал мои руки так, что на них не осталось живого места. И с каждой новой раной мрак все верней заполнял мою душу, заполняя место света, вытекавшего вместе с кровью.

Я хватался за один лишь тонкий луч – тот, что тянулся ко мне от девочки с карими глазами и чистым сердцем.

Айна...

Единственная нить, державшая меня над этой пропастью из мрака, в которую я так страшился упасть. И всегда знал, что упаду.

Тьма, обступившая меня со всех сторон, дышала и двигалась. Она была живой, она смотрела на меня десятками глаз...

Я помнил их все.

Глаза мужчины в красном камзоле с золотыми нитями по рукавам...

И старика, чьи сухие руки тряслись от давней болезни – и бесконечных тревог...

И женщины, которая улыбалась, глядя на грозовое небо...

И того нерожденного ребенка.

Я помнил каждого.

Каждого человека, чью жизнь отнял, страшась, что смерть заберет девочку, которая была мне так дорога...

«Твоя сила от демонов, уродец. Не смей прикасаться ко мне своими руками! Я не желаю иметь ничего общего с этой скверной! Поди прочь! Однажды ты увидишь... увидишь, маленький выродок, что твой отец был прав... Надеюсь, это случится далеко от нашего дома... и никто не узнает, что этот убийца – мой сын!» – одно неловкое движение, и бутылка с брагой опрокинулась, залив остатками пойла дорогой ковер подле отцова стола. Но тот даже не заметил: он уже и сам упал лицом на стопку бумаг, закрыл глаза и пьяно выдохнув, всхрапнул.