Капитолий - Орсон Скотт Кард Страница 22

— В этом-то все и дело, Герман. Это действительно так.

Можешь мне не верить, но он еще ни разу не ложился в сон.

— Кто же он такой, религиозный фанатик?

— Такое впечатление, что его единственная религия заключается в том, чтобы разорить вас дотла, мистер Нубер, простите за столь откровенное высказывание. Он отказывается продавать. И отказывается объяснять почему. И пока он не принял сомек, он не обязан продавать. Вот так обстоят дела.

— Я где-нибудь перешел ему дорогу? Почему он так упорно пытается изничтожить меня?

— Он велел передать следующее. Цитирую: «Надеюсь, вы не примете это на свой счет».

Герман покачал головой. Он был в ярости и никак не мог понять, откуда в нем такая злость — и на ком бы ее сорвать. Ничего, управа на этого Дуна найдется.

— Помнишь наш телефонный разговор?

— Герман, если с ним что-нибудь случится, первым кандидатом на место подсудимого будешь ты, — предупредил Грей. — Кроме того, этим делу не поможешь. Игра закончится еще до окончания официального расследования. И я уже говорил тебе, такие услуги я не оказываю.

— Оказываешь, оказываешь, все оказывают, — оскалился Герман. — Попробуй хотя бы напугать его. Уколи его побольнее.

Грей пожал плечами:

— Попытаемся. — Он поднялся, собираясь уходить. — Герман, я предлагаю тебе обстряпать пока какое-нибудь небольшое дельце. Сделай немного денег, почувствуй их запах. Познакомься с новыми людьми. Забудь об этой игре.

Не сыграешь Италией в этот раз, сыграешь в следующее пробуждение.

Герман не ответил, и Грей тихонько убрался.

В три часа утра Герман, утомленный треволнениями прошедших суток, наконец заснул.

Примерно в половине пятого его разбудил вой сигнализации, установленной в квартире. Он выкарабкался из кровати и, пошатываясь спросонья, заковылял к двери спальни. Сигнализация была включена для проформы — воры предпочитали не трогать людей его класса, да и какой грабитель полезет в квартиру, когда хозяин дома?

Спустя несколько секунд от его беспокойств насчет проникнувших в дом воришек не осталось и следа. Трое мужчин, поджидающие его у двери, сжимали в руках маленькие, продолговатые кожаные мешочки, чем-то туго набитые.

И Герман вовсе не горел желанием узнать, что же такое в этих мешочках.

— Кто вы такие?

Незнакомцы ничего не ответили, только двинулись ему навстречу — неторопливо, с ленцой. Он вдруг осознал, что оба выхода из квартиры — и пожарный, и основной — перекрыты. Он попятился обратно в спальню.

Один из мужчин резко махнул рукой, и Герман неожиданно влепился в дверной косяк.

— Не бейте меня, — запричитал он.

Первый мужчина, тот, что был ростом выше остальных, съездил мешочком по плечу Германа. Теперь Герман понял, что в мешочках лежит что-то очень твердое и бьют они больно. Избиение продолжалось, удары становились все сильнее и сильнее, однако ритм их оставался прежним. Герман стоял словно прикованный к месту, не в силах шага ступить — боль все росла и росла, охватывая все тело. Затем мужчина внезапно переступил с ноги на ногу и-с размаху ударил мешочком по ребрам. Грудная клетка Германа громко хрустнула. Дыхание его перешло в хрип, и страшная боль, подобная лапам какого-то великана, начала терзать и выворачивать внутренности.

Боль была невыносимая.

А ведь это было только начало.

* * *

— Никаких докторов, никаких госпиталей, ничего не надо. Забудь, — сказал Герман, пытаясь говорить в приказном тоне, хотя вырывающийся из разбитой груди голос не слушался его.

— Герман, — сказал Грей, — у тебя ведь все ребра переломаны.

— Ничего подобного.

— Ты не доктор.

— У меня в распоряжении лучший меддиагностер в городе, и он заявил, что переломов не обнаружено. Уж не знаю, кто эти ублюдки, но действовали они как профессионалы.

Грей вздохнул.

— Зато я знаю, кто эти ублюдки, Герман.

Герман с удивлением посмотрел на Грея. Он дернулся на своем ложе, пытаясь подняться, но резкая боль невидимыми ремнями притянула его обратно к постели.

— Это я нанял их. Они должны были проучить Абнера Дуна.

— О нет, Грей, этого быть не может, — застонал Герман. — Как ему удалось уговорить их?

— Раньше они всегда выполняли контракт. Пару раз они исполняли кое-какие мои поручения. Понятия не имею, чем Дун подкупил их. — Грей выглядел обеспокоенным. — Он обладает большей властью, чем я думал. Им и раньше предлагали деньги — кучи денег, — но они всегда держали данное слово. И только когда я нанял их попользовать Дуна, они сорвались.

— Интересно, — протянул Герман, — понял ли он, с кем связался?

— Меня больше интересует, — сказал Грей, — понял ли это ты.

Герман закрыл глаза, в душе желая, чтобы Грей подох прямо здесь, на этом месте.

— Забудь об игре. Купишь Италию в следующий раз.

Когда-нибудь Дуну придется принять сомек.

Герман продолжал лежать с закрытыми глазами, и Грей удалился.

* * *

Дни шли, и силы постепенно возвращались к Герману.

Вскоре он смог доковылять до комнаты, где одну из стен занимал огромный дисплей компьютера, на котором медленно вращалась голограмма Европы 1914д. Как бы там Дун ни хвастался, Герман сразу увидел бесчисленные доказательства того, что он ничего не понимает в Международных Играх. Он даже не умел учиться на собственных ошибках.

Вслед за оккупацией Гвианы последовало бессмысленное нападение на Афганистан, который давным-давно подчинился Италии. Но теперь страна вышла из-под контроля и присоединилась к коалиции бывших сторонников Италии. В конце концов Герман устал от бесполезной злобы — теперь он мрачно наблюдал за тем, как позиция Италии ухудшается день ото дня.

Противники Италии были не так уж сильны. Их еще можно было разгромить — если б игра перешла в руки Германа.

Но когда в Англии вспыхнула революция, Герман снова начал бесноваться от бессилия.

С самого начала игры Герман установил в Итальянской Империи подобие мягкой диктатуры, позволяющей местную автономию. Таким образом, народы не чувствовали себя угнетенными. Революции были изначально обречены на провал. Всякое восстание жестоко подавлялось, тогда как территории, отказавшиеся бунтовать, щедро награждались.

Прошли годы с тех пор, как Герман перестал беспокоиться за положение внутри Италии.

И только когда в Англии началась революция, Герман обратил внимание на деятельность Дуна во внутренних делах империи. Дун издал целый ряд бессмысленных законов и обложил население большими налогами, резко обозначив грань между богатыми и бедными, сильными и слабыми.