Король ничего не решает - Остин Марс Страница 22

Лицо перед глазами выглядело совершенно обычным, если бы в своём мире она увидела это лицо в журнале, то даже взгляд не задержала бы.

«Если бы он был на групповой фотографии с красной дорожки, я бы решила, что он режиссёр или продюсер, в крайнем случае, постановщик спецэффектов. Хотя, скорее, оператор монтажа или кто-нибудь такой же скучный. У режиссёров всегда в глазах вдохновенное упрямое безумие, а у министра ничего, он просто делает свою работу, за деньги, хорошо и равнодушно. Иногда плохо. Сейчас, например.»

От понимания, что с ним, теоретически, должно сейчас происходить много интересного, но она этого не чувствует и ничего не узнает, внутри была глухая бессильная злость и обида. Она поняла, что вопреки желанию, всё равно смотрит на министра, только тогда, когда он открыл глаза и поймал её взгляд. Она сразу отвела, он сказал с каменным спокойствием:

— Ладно, хорошо, вы имеете право злиться. И я не должен был говорить, что вы ведёте себя как ребёнок, вы имеете право проявлять свою злость как вам будет угодно. И я не должен был без вас решать, в чём вы пойдёте на бал, хотя вы разбираетесь в этом ещё меньше меня, но всё равно. Если бы мы выбрали это платье вместе, это была бы наша общая ошибка, а так как я выбрал его сам — пусть будет моя. Я приношу вам за неё свои глубочайшие извинения. Вопрос исчерпан?

— Вы ничего не представляли, вы потратили это время на составление идеальной речи.

Он отвёл глаза, Вера усмехнулась и кивнула:

— Вопрос исчерпан, да. Пойдёмте заниматься важными делами.

От осознания того, насколько ему наплевать, в ней появилось первое сильное чувство, заставляющее выйти из равнодушного оцепенения, это была обида и жалость к себе, на которую в этом мире вообще всем, абсолютно, совершенно наплевать.

«Каждый мыслит со своей колокольни и ищет выгоду для себя лично. И действует исключительно исходя из этого, и делает вид, что ему не наплевать, когда нужно сделать такой вид. И извиняется тогда, когда не чувствует себя виноватым, потому что извинения меняют ситуацию на более выгодную, никому не жаль и не стыдно, это просто набор слов для решения проблемы. Это же не новость, давно пора привыкнуть, почему меня это так парит? Не новость же…»

— Вера…

Она не пошевелилась, он похлопал по кровати рядом с собой:

— Сядь сюда.

— Не хочу.

— Ладно, я пересяду.

Он встал и сел рядом с ней, она продолжала смотреть в стену и говорить ровно:

— Я вас не приглашала.

— А я умею приходить без приглашения, — он провёл ладонью по её спине, сжал плечо, наклонился к её уху и шепнул: — Мы сейчас поищем кнопку вместе и обязательно найдём.

Вера сидела как сидела, и всё так же смотрела в стену, злость внутри выходила на новый уровень, но оставалась внутри, как чёрная вода, у которой нет дна, и поэтому она может скрыть в себе что угодно. Она спокойно сказала:

— Когда не срабатывает план "А", господин министр переходит к плану "Б", потому что господин министр не умеет сдаваться.

— Именно так, — с улыбкой шепнул министр, наглаживая её плечо, Вера продолжила тем же тоном:

— А когда не срабатывает план "Б", господин министр говорит, что в алфавите ещё много букв, и продолжает идти к своей цели, потому что абсолютно любая фигня в мире обязана происходить только так, как хочет господин министр.

— Угу, — он улыбался, она слышала, хотя всё ещё смотрела в стену.

Его ладонь на спине опустилась до талии, вторая рука легла на её колено. Вера развернулась к нему лицом и стала расстёгивать его пиджак.

Он на миг замер, потом продолжил её мягко гладить, она тихо сказала:

— Открою вам один большой секрет. Есть кое-что, чего я очень боюсь, и я надеюсь, что об этом никто никогда не узнает. Потому что люди так идиотски устроены, что как только они узнают, что человек, а особенно женщина, чего-то очень боится, кому-нибудь сразу приходит в голову гениальная мысль ей это устроить, чтобы посмотреть на её реакцию, ведь это так здорово и весело, когда кому-нибудь, а особенно женщине, до ужаса страшно.

Он молчал, она закончила с пиджаком и начала расстёгивать рубашку, мелкие пуговицы выскальзывали из замёрзших дрожащих пальцев, но она упорно продолжала побеждать одну за другой сверху вниз.

— Я боюсь насекомых, у которых больше восьми лап. Всяких сколопендр, мухоловок и прочих многолапых чудовищ. В нашем климате их было довольно мало, но они были, и один вид жил в квартирах, домашние мухоловки, размером с палец где-то, светло-жёлтые лохматые такие фиговины, очень быстрые. Они совершенно безобидны, и даже полезны, они комаров едят и мелких мошек, нет совершенно никакого смысла и ни единой логичной причины их не любить. Но у меня их вид, и даже мысль о них вызывает дико неприятное ощущение под кожей, как от очень высокой температуры, поэтому я стараюсь о них даже не думать.

Она расстегнула рубашку до живота, аккуратно достала из-под безрукавки связку амулетов, и стала их перебирать, ища тот самый.

— Если очень надо, я могу смотреть на многоножек, и даже в руку взять могу, это контролируемый страх, я проверяла. Но если я захожу в комнату, и вижу, что она там, я просто выхожу, потому что мне неприятно там находиться, у этого нет логичной причины, но я их до тошноты ненавижу. Но вот эту штуку я ненавижу больше, — она нашла "амулет против Веры" и положила на ладонь, глядя на блестящие бусины, как на сколопендру. Министр молчал и не шевелился, Вера наклонила ладонь, позволяя амулету соскользнуть вниз, ровно сказала: — Я вас не приглашала. Вломиться в спальню к человеку, который не хочет вас там видеть, это не просто наглость или хамство, это преступление. В вашем мире, я уверена, тоже, но на всякий случай, я уточню у юристов.

— Подадите на меня в суд? — шёпотом поинтересовался министр, Вера пожала плечами:

— А кто меня знает, загадочную женщину? Может, и подам. Но что-то мне подсказывает, что когда вам скажут проследовать в тюрьму, вы пойдёте куда захотите.

Он усмехнулся и промолчал. Вера двумя пальцами оттянула ткань безрукавки и осторожно опустила амулеты на место, не прикоснувшись к коже, стала застёгивать рубашку.

— Когда я вам говорю, что не хочу находиться с вами на одной кровати — вы игнорируете. Когда вам доктор Кайрис говорит не подходить ко мне — вы игнорируете. Почему, когда судья вам скажет то же самое, вы должны его послушать? Наивно так думать.

Она закончила с рубашкой и занялась пиджаком, застегнула последнюю пуговицу в тишине, хотела положить руки на колени, но на правом лежала ладонь министра, пришлось сложить обе на левую. Она помолчала и сказала:

— Я непонятно выражаюсь? Неправильно строю фразы, может быть? Доступная для вашего понимания команда должна начинаться со слов "я хочу"?

— Было бы прекрасно, — сухо произнёс министр.

— Хорошо, я вас поняла. Я хочу, чтобы вы убрали от меня руки.