Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая Страница 22

— Есть у меня работа для вас, — объявила она, когда голодные вопли и визги поутихли.

— Мы не можем!

— Не можем!

— Только одна хозяйка!

— Один хозяин!

— Кровь Ольгимонта!

— Только ей служить!

— Зря я вас кормлю? — строго прикрикнула Дивляна. — Никто вам воли не давал. Вы же хотите получить хозяйку крови Ольгимонта-волхва?

— Хотим!

— Хотим!

— Тогда я приказываю вам: отправляйтесь и отыщите Ольгицу, дочь Колпиты, правнучку Ольгимонта-волхва! Но как найдете, ей на глаза не показывайтесь и не приближайтесь, а вернитесь ко мне и расскажите, где она живет. Тогда я ей передам вас по обычаю, и будете ей служить. Поняли?

— Поняли! Поняли! — заскулили духи, будто стая собак.

— Идите! Ищите и в Яви и в Нави, где бы ни была!

Вот чем хорошо иметь в распоряжении игрецов — в отличие от людей они найдут пропавшую девушку, даже если она давно мертва. И такой исход будет для ее родичей все же лучше неизвестности: они смогут принести жертвы на ее могиле, а все желающие взять ее в жены будут знать, что им надо искать другую невесту.

Скорого возвращения своих посланцев Дивляна не ждала и потому отправилась спать. Еще по пути назад к стану она отметила, что чувствует себя как-то странно… Она переставляла одну ногу за другой, видела вокруг деревья, берег, все те же ивы, воду озера Узмень, но при этом ей казалось, что она находится вовсе не здесь… что движется гораздо быстрее, чем идет ее тело, причем не в одном, а во множестве разных направлений…

Дивляна остановилась, взявшись обеими руками за ствол березы и прислонившись к ней лбом, будто искала опору в пространстве. Стало чуть легче. Что же это получается? Какая-то часть ее души следовала за игрецами, разосланными на поиски, оттого ей и кажется, что из ее головы тринадцать нитей протянулись во все стороны… и уносятся все дальше, дальше… Что с ней будет? Не растащат ли они ее на кусочки, не потеряют в лесах и болотах?

Она положила руку на мешочек с травой солонокресом, сосредоточилась и потихоньку потянула за эти ниточки. Почувствовала сопротивление, будто тащила рыбу из воды, и откуда-то издалека донесся обиженный и негодующий вой. Видимо, пославший игрецов на службу должен сохранять с ними связь, так полагается… Ах, как жаль, что не у кого ей спросить, как это должно быть! Некому научить ее! Была бы рядом бабка Радогнева! Но кто же мог знать, что ей придется управляться с духами-помощниками, да еще и чужими! Или не следовало с ними связываться?

Но колебаться было поздно. Вновь отпустив ниточки, Дивляна, стараясь сохранять обычный вид, дошла до своего шатра и улеглась под одеяла и шкуры. И… едва закрыв глаза…

Это был не сон. Это было не забытье, совсем наоборот. В этом сне оказалось гораздо больше жизни и движения, чем она могла даже вообразить наяву. Стоило ей опустить веки, как ее подхватил и понес мощный вихрь, причем — как она с трудом и не сразу сообразила — одновременно в несколько сторон. Перед глазами мелькали леса, луга, опустевшие пашни, села, соломенные крыши, опять леса, берега каких-то рек и озер. Было темно, но это ничуть не мешало ей отчетливо видеть каждую травинку. И люди, множество людей. В каждой из разбросанных по берегам рек и лесам избушек находились какие-то женщины: они спали, шили, вязали при лучине, баюкали детей… Юные девушки, молодые женщины, зрелые матери, седые старухи… Но ни одну из них не удавалось разглядеть — да что там разглядеть, хотя бы просто увидеть! Та часть Дивляны, которая совершала этот стремительный полет, лишь чуть касалась каждой из них, будто бросала беглый взгляд в душу и мчалась дальше. Дивляна не знала, как игрецы определяют свою цель, может быть, кровь древнего голядского волхва имеет для них какой-то особый запах, вкус? Она не успевала ничего осмыслить, не имела никакого средства определить, где находится — она или игрецы, несущие ее над землей, — не знала, давно ли продолжается этот поиск и сколько еще осталось… Дух ее будто растекся над всем миром, а тело растворилось, потерялось где-то вдали, и она не верила, что сумеет к нему вернуться. Все происходило так быстро, что казалось, время вовсе не идет и в мире Яви длится все то же мгновение, когда она опустила голову на свернутую овчину и закрыла глаза…

А на самом деле время шло. Миновала ночь, рассвело, дружины пробудились, стали готовиться в путь, а Дивляна все не просыпалась. Сначала челядинки робко пробовали ее разбудить, но она не отзывалась. Потом Велем потормошил сестру, правда, не слишком настойчиво — и тоже безуспешно. В конце концов, когда все уже были готовы в дорогу, а Огнедева все спала, Белотур решил просто перенести ее в лодью и трогаться в путь. Таким образом, Дивляна не заметила, как покинула место стоянки и как лодья, пойдя по озеру, приблизилась к большому поселению, тоже носившему название Узмень. Здесь предстояло сделать остановку, и ее, все так же спящую, оставили в лодье, вытащенной на берег, под охраной Велемовой дружины.

Задержаться в Узмене пришлось, потому что здесь произошла неожиданная встреча. Еще издалека было заметно, что перед селением — цепочкой изб, вытянувшихся над высоким берегом вдоль оврага, — лежит слишком много больших лодий. Поначалу все подумали, что тут какие-то торговые гости. Но, увидев тех, кто торопливо собирался перед избами, Ольгимонт переменился в лице и отчаянно замахал Белотуру со своей лодьи, чтобы тот правил к берегу.

— Это Жирга со своими людьми, я его знаю, — сказал молодой князь, как только лодьи сблизились. Причем по лицу его было ясно, что приятным это знакомство не назовешь. — Он сын старой Норини. Их род из сторонней голяди — ну, какую еще «дикой голядью» называют. Они никому дани не давали, но пять лет назад воевали на стороне Велебрана. Тогда сам старейшина их, Тарвила, голову сложил и двое его сыновей. Один этот остался, Жирга. А правит родом его мать, Норинь. Упрямая бабка, будто из железа выкованная.

— Ворожея, небось? — с неудовольствием предположил Белотур, вспомнив Кручиниху.

— Не так чтобы… Знает кое-что. Жиргу выходила, а он ведь тоже тогда чуть от ран не помер. Говорят, имя она ему поменяла и тем от велсов уберегла.

— А здесь он что делает?

— Не знаю. Но едва ли что для нас хорошее. Они у себя в лесах, среди сторонней голяди, большую силу имеют. Даже говорят, что волок от Ловати до Узменя в их старинные угодья входит и что только они имеют право на нем мыто брать. На волок мы их не пускаем, но и добраться до их гнездовий пока все недосуг было.

Скоро Белотур сам увидел, что такое «дикая голядь». Когда обе дружины, его и Ольгимонта, высадились из лодий и вышли к избам селения Узмень, там их уже ждали. Голядская дружина была велика — человек сорок, но не настолько, чтобы напугать смолянского князя и Полянского воеводу, имевших вместе почти вдвое больше. А вот попадись голяди навстречу один Ольгимонт — плохо бы ему пришлось.

Впереди стояли старейшины — человек пять, все с обритыми бородами и висячими усами, длинные волосы у всех были заплетены в две косы по сторонам лица. Шапки с округлым верхом были оторочены мехом только с трех сторон — по бокам и сзади, а спереди оставалось свободное место, украшенное узорами из бронзовой проволоки, спиралек и даже бубенчиков. Их льняные рубахи были покрашены в разные цвета и вышиты красными нитями, а около шеи украшены цветной плетеной тесьмой. На тканых поясах висели связки оберегов и бронзовых бубенчиков, мечи в кожаных ножнах, а за пояс у каждого было засунуто по паре увесистых дубинок.