Воплощение снов - Надежда Федотова Страница 22

Лавиния недоуменно моргнула. Отца и братьев она и представить не могла за подобным занятием: в том же Разнотравье, куда вся семья, бывало, выезжала на несколько летних недель, герцог эль Виатор и его сыновья ничего тяжелее ножа или вилки не поднимали, ну, разве что братья Лавинии с приятелями иногда устраивали шуточные состязания на деревянных мечах. А тут целый топор! И ведь не смеху ради — маркиз работал, и работал так же, как все. Хотя очевидной необходимости это делать вроде бы не имел. «Или на юге такое в порядке вещей? — глядя на посверкивающий под солнцем обух топора, подумала озадаченная маркиза. — И хозяева не чураются бок о бок со слугами заниматься самой черной работой? Тогда, может, и мне надо как-то…»

Астор Д'Алваро, расколов очередное полено, опустил топор, утер лицо рукавом поношенной легкой куртки и обернулся к дому. Лавиния испуганно отпрянула от окна, словно застигнутая врасплох за чем-то неподобающим. И жалко улыбнулась — ну к чему так глупо прятаться? Все равно они живут в одном доме, и, как ни старайся, хоть раз в день да попадешься на глаза…Она подошла к камину, подобрала юбки и, опустившись на колени перед решеткой, протянула раскрытые ладони к огню.

С того страшного вечера прошло уже больше месяца. Лавиния давно поправилась — спасибо милому старичку-доктору и Пэт, которая, железной рукой отстранив горничную, лично взялась обихаживать слегшую госпожу. Ожоги с губ совсем сошли, горло не саднило, боли в желудке уже почти не напоминали о себе: врач уверял, что еще месяц-другой, и от них вовсе ничего не останется. «Забудете как дурной сон, ваше сиятельство! — весело пообещал он ей в свой последний визит. — Еще недельку настойки обволакивающей попьете, да можно уже будет одну диету оставить. А к весне и ее отменим — и заживете по-прежнему, в полном здравии, ни в чем себе не отказывая, уж поверьте моему опыту!» Лавиния верила. Жаль только, думала она, глядя в улыбающееся лицо доктора, что забыть можно не все…

Это было ужасно — и сама ее отчаянная попытка покончить с собой, и то, как за это пришлось расплачиваться. Даже причина, побудившая Лавинию опрокинуть в себя единым духом содержимое проклятой склянки, показалась ей сущим пустяком, когда она очнулась спустя несколько дней в своей постели — от боли, которую и сейчас трудно было передать словами. Она не могла ни говорить, ни глотать, даже простое дыхание давалось ей тяжело, а в груди и животе жгло так нестерпимо, что из глаз постоянно текли слезы. Лекарства, прописанные врачом, облегчали муки лишь ненадолго — первую неделю после едва не случившейся трагедии маркиза пережила с трудом. То корчась от болей, то задыхаясь, она на краткий час забывалась тяжелым сном, чтобы, проснувшись, вновь оказаться в пламени нижнего мира — при жизни, и ей казалось, что все это не кончится уже никогда. Но боги отчего-то были к ней милостивы. Они не наказали ее за трусливую попытку к бегству, не отняли самый ценный свой дар; день шел за днем, и понемногу становилось легче. Сначала вернулся голос, хотя говорить все же первое время было трудно и больно, потом начал стихать огонь, словно пожиравший ее изнутри, получилось самой сделать глоток воды, еще один…

А потом, когда самое страшное осталось позади, к ней в спальню явился маркиз Д'Алваро. И как оказалось, вовсе не за тем, что первым пришло в голову обмершей при виде мужа Лавинии.

«Мне сказали, что вам уже лучше, — проговорил его сиятельство, коротким взмахом руки выставив вон горничную. — Я решил убедиться лично» Он огляделся вокруг, выдвинул из-под туалетного столика пуф и сел. Лавиния шевельнула губами, но маркиз только вновь повелительно вскинул руку: «Поберегите горло. Ему и так уже сильно досталось, а я как-нибудь переживу без приветствий» Он посмотрел ей в лицо, и Лавиния съежилась под этим мрачным, тяжелым взглядом, но, покорная его воле, ни сказала ни слова — только предательски задрожавшими руками подтянула повыше край одеяла. Астор Д'Алваро это заметил.

«Уксус был лишним, госпожа, — помолчав, сказал он. — Даже люди вроде меня способны понимать слова, особенно такие простые, как «нет». Вам стоило сказать мне это сразу, а не ждать, когда будет поздно и после заливать обиду ядом… Молчите. Я не слушать пришел, а говорить, и долго томить вас своим присутствием не стану» Он бросил взгляд на дверь, сделал короткую паузу и продолжил: «На ваше счастье, цели своей вы не достигли и, по словам врача, ваш необдуманный поступок вряд ли приведет в будущем к серьезным последствиям. Однако я не хочу рисковать. И коль уж мои домогательства для вас до такой степени несовместимы с жизнью — утешьтесь, больше я вас ими не побеспокою» Лавиния, комкая в пальцах одеяло, растерянно глядела на мужа. Чего бы она ни ждала, но на такой поворот даже в самых смелых мечтах не надеялась. Она вновь шевельнула губами, но маркиз только коротко качнул головой. И встал. «Это все, что я хотел сказать, — услышала Лавиния. — Отдыхайте и не волнуйтесь — больше я здесь не появлюсь, если вы сами того не пожелаете» Он, прихрамывая, подошел к двери, взялся за ручку и, уже переступив порог, обернулся. Лавиния напряглась было, вжавшись спиной в подушки, однако маркиз больше ничего не сказал. Видно, передумал — помедлил пару мгновений и вышел, беззвучно прикрыв за собой дверь. Через неделю он передал жене через управляющего, что правое крыло дома полностью в ее распоряжении — а если она пожелает что-то там изменить по своему вкусу, то и сам управляющий тоже, вместе с работниками. Лавинии, уже уверенно идущей на поправку, как раз разрешили вставать, и она ухватилась за нежданный подарок обеими руками. Комнаты по обе стороны коридора, что вел к короткому переходу из правого крыла в основной дом, очистили от старой мебели, и маркизе Д'Алваро наконец-то нашлось, чем заняться на благо себе и другим…

Ее муж в этом никак не участвовал. И слово свое, как ни странно, держал — в тот день, когда он его дал, Лавиния не очень-то ему поверила, однако время шло, а маркиз Д'Алваро не спешил требовать от жены исполнения супружеского долга. В ее спальне он действительно с тех пор не появлялся, да и дома по большей части лишь ночевал. Завтракала и ужинала маркиза теперь в полном одиночестве, что, положа руку на сердце, ее только радовало — как и то, что мужа она теперь видит дай боги раз в день: рано утром он уезжал на заставу, а возвращался лишь поздно вечером и сразу уходил либо в библиотеку, либо к себе. Столкнуться с ним ей случалось разве что на лестнице или в коридоре, но даже и тогда особенно трястись было не из-за чего — маркиз при виде жены только чуть склонял голову в знак приветствия и, ничего не говоря, удалялся. Иногда Лавинии казалось, что на самом деле это он ее избегает, а вовсе не наоборот.

Впрочем, даже несмотря на такие перемены, тревога ее не утихала. Кто поручится, что внезапное благородство мужа не может так же внезапно и кончиться? Что, если все это просто вынужденная мера, пока она еще слаба после болезни? А как только окончательно поправится… Дальше маркиза старалась не думать. Она понимала, что вечно ее вольница длиться не может, что ее супруг — мужчина, а мужчинам, судя по нему же, без ночных забав никак не обойтись, что, в конце концов, дети не появляются просто и вдруг, как бы женщинам того ни хотелось — а значит, рано или поздно ее спокойствию все равно придет конец. Нет, травиться Лавиния уже не станет, и вешаться тоже, стерпит как-нибудь — другие же терпят, и ничего? — но все-таки…