Пока ты веришь - Ирина Шевченко Страница 21

Второй вариант показался Эби более правдоподобным, и она опасливо отодвинулась от мужчины на самый краешек скамьи.

Эйден усмехнулся этому маневру и, отвернувшись, надолго уставился в землю. А когда Эби уже устала ждать непонятно чего, негромко спросил:

— Тебя часто бьют?

— Меня? — растерялась девушка. — Кто?

— Откуда мне знать? — медленно повернулся к ней Эйден. — Но после твоих рассказов Джек понимает, что это такое — ударить человека.

Эбигейл нечего было ответить.

Никто ее не бил. Дядька замахивался порой, но привычно обходился бранью. Случалось, если бывал особо зол, мог отпустить подзатыльник, но Эби всегда уворачивалась, а он и не гнался повторить. Какой-никакой, а все же родственник, и матери-покойнице обещал, что сироту не обидит. А раз сам на племянницу руки не поднимал, то и дружкам не позволял. Поднять в смысле, а распускать — это уже другое. Но тут уж Эби сама могла затрещину отвесить или коленкой наподдать по тому месту, куда у мужиков иногда мозги стекают.

— Меня не бьют, господин Эйден. И Джека я драться не учила.

— Учится он сам, — пробормотал в пустоту Мерит. — А что не бьют, хорошо. Есть защитники? Отец? Брат? Жених?

Девушка промолчала.

— Кажется, Дориан сказал тебе, что я должен знать все, о чем ты рассказала Джеку, — напомнил Эйден. — И кое-что я хотел спросить от себя.

Эби догадывалась, что это за «кое-что», но он снова ее удивил:

— Где ты научилась варить кофе? Не думаю, что это любимый напиток обитателей Освина. Служила в чьем-то доме?

— Мама научила, — призналась Эбигейл без особой охоты. — Отец кофе любил, разный. Рецепты собирал. А зерна ему один торговец привозил, которого он от грудной жабы лечил.

— Твой отец — доктор? — заинтересованно, но без недоверия уточнил мужчина.

— Аптекарь. Был.

— А мать?

Эби закусила губу.

— Тоже была? — догадался Эйден.

— У всех были матери, господин Мерит.

Но не всем нравится обсуждать их с малознакомыми и, мягко говоря, неприятными людьми.

— Я свою не знал, — тихо произнес он. — Умерла через несколько минут после моего рождения. Отец — когда мне было одиннадцать.

Словно вдруг перестал быть упырем и превратился в обычного человека. Хотя упыри тоже людьми были когда-то.

— Отец — пять лет назад, — отвернувшись, поведала Эби кусту гортензии. — Мама — через полтора года после него. Из родни остался только дядька, мамин брат, он меня к себе и забрал. У него лавка в Освине, торгует разной хозяйственной мелочью. А я дом веду и шитьем подрабатываю. Вот и все.

Джеку она не так рассказывала. Об отце вспоминала много: о том, как в аптеке пахло, когда он снадобья в ступке растирал, о том, как цветы домой приносил и сладости для нее, как следил в первый раз, когда она кофе ему варила, чтобы на плите не передержала. Про маму тоже говорила — как она песни пела, пока шила, как волосы ей заплетала. И о дядьке Эби механическому человеку проболталась: о том, чем он на самом деле живет.

Но Эйдену всего этого знать не нужно. Особенно про дядьку.

— Не думаю, что это все, — сказал мужчина. — Но для первого раза хватит.

Выглядел он отрешенным, словно думал о чем-то стократ важнее, чем Эби и история ее жизни. Если и хотел спросить что-то еще, то не успел: механический слуга вернулся с большой охапкой роз.

— Молодец, — сухо поблагодарил Эйден. — Отдай Эбигейл.

— Зачем? — смутилась девушка.

Молодой человек неопределенно передернул плечами, а исполнительный Джек уже всучил ей пестрый колючий букет.

— Эбигейл! — тут же раздался за спиной голос мэтра Дориана, покинувшего лабораторию не иначе как затем, чтобы уличить работницу в чем-то предосудительном. — Разве я не говорил, что не терплю в доме живых цветов?

— Это я велел Джеку собрать, — вступился за нее Эйден. — По цветку с каждого куста в парке.

— Странное задание, — не оценил маг. — Впрочем… Дайте-ка мне эти розы. Пожалуй, я знаю, что с ними сделать.

Сварит чародейское зелье? Или украсит ими паромобиль, чтобы не выглядел таким страшным?

А Эби в своей комнате поставила бы…

— Эйден, простите, но мне нужна ваша помощь, — сказал из вороха цветов мэтр Дориан. — Эбигейл обойдется без вас?

— Думаю, да, — ответил Мерит. А девушка еще бы добавила: «С радостью». — Я как раз сам хотел идти к вам. Появилась одна мысль…

Переговариваясь, мужчины зашагали к дому, а Эби, оставшись в обществе Джека, снова уселась на скамейку.

— Присаживайся, — подозвала она механического приятеля. — Сегодня будем молчать. На всякий случай.

Чего она не рассказала Эйдену, так это того, что говорила с Джеком и о его нескромной персоне.

Дориану требовалась помощь с телом, которое прислал мэтр Алистер.

Маг собирался препарировать его еще вчера, но сперва случился тот инцидент с механическим человеком, а затем мэтр Лленас принимал гостью. Эйден тактично не спрашивал ни о чем, однако дамочка, с которой он случайно столкнулся в коридоре второго этажа, его заинтересовала. Дориан никогда не жил аскетом, и женщины в его доме появлялись нередко. Но те, прошлые, не расхаживали так по-хозяйски и не хмыкали презрительно себе под спрятанный за непроницаемой вуалью нос, увидев незнакомого мужчину. Они передвигались быстрыми перебежками, а встретив невольного свидетеля их грехопадения, ойкали, краснели, бледнели и пускались наутек. Вчера же неловко себя почувствовал сам Эйден.

— Я хочу сделать несколько маготтисков, — с места в карьер взял маг. — Предпочел бы фотографический аппарат, но магниевая вспышка здесь нежелательна. Поэтому нужно подержать рамку. Вы же помните, как это?

В прошлые приезды к Дориану Эйдену не раз доводилось ассистировать ему в лаборатории. И снимки с помощью серебряной рамки, в которую заключался лист вымоченной в специальном растворе бумаги для того, чтобы после на нем осталось изображение, — простейшее из того, чем ему приходилось заниматься.

— Помню, — кивнул он. — Но я хотел поговорить с вами.

— Потом, — замахал руками маг. — Я уже подключил токовый стабилизатор, а заряда хватит самое большее на полчаса. Идемте.

В отведенном под такого рода исследования углу на металлическом столе лежала обнаженная женщина. Если бы Эйден не знал, что она мертва, решил бы, что спит. Трупов он в своей жизни видел немало, и даже спустя час после смерти они не выглядели так: расслабленные конечности, спокойное лицо, чистая кожа. Покойнице было около сорока на вид. Типичная для уроженки Гилегйа внешность: темные волосы, смуглая кожа, густые черные ресницы, из-за которых закрытые глаза казались подведенными сурьмой. Полная грудь, дрябловатый живот, широкие бедра. Обычно трупы не выглядят настолько… не трупами. Эйдену даже смотреть на нее было неуютно. Казалось, сейчас встанет и влепит пощечину наглецу, осмелившемуся разглядывать ее в столь нескромном виде.