Архив Буресвета. Книга 1. Путь королей - Брендон Сандерсон Страница 21

— Чтобы осмотреться?

— Нет, чтобы я тебя с нее скинул.

Твлакв раздраженно поправил шапочку, отбросил с лица длинную белую бровь:

— Ты меня ненавидишь. Это хорошо. Ненависть делает тебя сильным, и я смогу просить у покупателя больше денег. Но ты не сможешь мне отомстить, если я не доставлю тебя на рынок. Я не позволю тебе сбежать. Но может, кто-то другой позволит. В твоих интересах, чтобы тебя продали, понимаешь?

— Мне не нужна месть.

Спрен ветра вернулась — она на некоторое время отвлеклась, ­изучая странные кусты. Теперь же принялась прохаживаться вокруг лица Твлаква, разглядывая его. Он явно ее не замечал.

Работорговец нахмурился:

— Не нужна?

— От нее никакого толку, — объяснил Каладин. — Я выучил этот урок давным-давно.

— Давным-давно? Дезертир, да тебе и восемнадцати не исполнилось.

Почти угадал. Каладину было девятнадцать. Неужели прошло четыре года со дня его вступления в армию Амарама? Казалось, он постарел лет на десять.

— Ты молод, — продолжил Твлакв. — И еще можешь изменить судьбу. Кое-кому удавалось избавиться от рабской участи — ведь мож­но выплатить свою цену, понимаешь? Или убедить кого-то из хозяев, чтобы тебе дали свободу. Ты можешь снова стать свободным человеком. Это не так уж невероятно.

Каладин фыркнул:

— Я никогда не избавлюсь от этих отметин. Ты ведь знаешь, что я пытался — безуспешно — сбежать десять раз. Не только глифы на моем лбу заставляют твоих наемников тревожиться.

— Прошлые неудачи не означают, что в будущем у тебя не будет шансов.

— Мне конец. И наплевать. — Он пристально смотрел на работорговца. — Кроме того, ты же не веришь на самом деле в то, что говоришь. Человек вроде тебя не сможет спать по ночам, зная, что про­данные им рабы окажутся на свободе и однажды разыщут его.

Твлакв рассмеялся:

— Да, дезертир. Возможно, ты прав. Или, возможно, я просто думаю, что если ты освободишься, то пустишься на поиски того перво­го человека, который продал тебя в рабство, а? Как там его... великий­ лорд Амарам? Его смерть будет мне предупреждением, и я успею сбежать.

Откуда он узнал? Где услышал про Амарама? «Я его найду, — подумал Каладин. — Я голыми руками его уничтожу. Я оторву ему башку, я...»

— Да, — согласился Твлакв, изучая лицо молодого раба. — Значит, ты был нечестен, когда сказал, что не жаждешь мести. Я вижу.

— Откуда ты знаешь про Амарама? — Каладин нахмурился. — Меня с той поры полдюжины раз продавали.

— Люди говорят. Работорговцы любят потрепаться. Нам приходится дружить, видишь ли, потому что остальные нас не выносят.

— Тогда ты знаешь, что я получил это клеймо не за дезертирство?­

— О, но ведь мне следует притворяться, что все так и есть, понимаешь? Тех, кто виновен в серьезных преступлениях, трудновато продать. С этим «шаш»-глифом на твоем лбу мне придется постараться, чтобы выручить за тебя хорошие деньги. Если я не сумею тебя продать, тогда... поверь мне, ты не захочешь этого. И потому нам обоим придется сыграть в игру. Я скажу, что ты дезертир. А ты ничего не скажешь. По-моему, игра простая.

— Это незаконно.

— Мы не в Алеткаре, и потому о законе речь не идет. К тому же дезертирство — официальная причина твоего рабского положения. Скажи, что все было иначе, — и ничего не добьешься, кроме репутации лжеца.

— И головной боли для тебя.

— Но ты же сказал, что не хочешь мне мстить.

— Я могу захотеть.

Твлакв рассмеялся:

— О, если ты до сих пор не захотел, то вряд ли это произойдет! Кроме того, ты ведь угрожал сбросить меня со скалы? Так что, думаю, ты уже хочешь. Но теперь нам следует разобраться в том, что делать дальше. Моя карта скоропостижно скончалась, видишь ли.

Каладин поколебался, потом вздохнул.

— Не знаю, — сказал он честно. — Я тоже здесь впервые.

Твлакв нахмурился. Наклонился ближе к клетке, изучая парня, хоть и все равно с безопасного расстояния. Миг спустя покачал головой:

— Похоже, это правда. Какая жалость. Что ж, доверюсь собственной памяти. Карта все равно была негодная. Я почти рад, что ты ее порвал, потому что чуть было не сделал это сам. Если мне случится разыскать какие-нибудь портреты бывших жен, я позабочусь о том, чтобы они попали тебе в руки, и твой особый талант пойдет мне на пользу.

Твлакв ушел.

Каладин проводил его взглядом и выругался вполголоса.

— Что такое? — спросила спрен ветра, подойдя к нему и склонив голову набок.

— Он мне почти понравился. — Каладин опять уткнулся лбом в прутья.

— Но... после того, что он сделал...

Парень пожал плечами:

— Я не говорил, что Твлакв не ублюдок. Просто он ублюдок, ­который может нравиться. — Он помолчал, потом скривился. — ­Самый отвратительный тип. Убьешь такого — и тебя будут мучить ­угрызения совести.

Во время Великих бурь фургон протекал. Ничего удивительного; Каладин подозревал, что Твлакв занялся работорговлей не от хорошей жизни. Он бы с радостью торговал чем-то другим, но какая-то причина — нехватка средств, необходимость в спешке покинуть прежнее место — вынудила его избрать эту наименее уважаемую профессию.

Люди вроде него не могли позволить себе качество, не говоря уже о роскоши. Они едва успевали отдавать долги. Отсюда и протекающие фургоны. Деревянные бока были достаточно крепкими, чтобы выдержать бурю, но на удобство рассчитывать не приходилось.

Твлакв чуть не опоздал с приготовлениями к новому мощному шторму. Видимо, на карте, которую порвал Каладин, было и расписание ближайших ураганов, купленное у странствующего бурестража. Бури можно предсказывать с помощью математики; отец Каладина увлекался этим в свободное время. У него получалось назвать правильный день восемь раз из десяти.

Доски ударялись о прутья клетки, когда ветер колотился о фургон, тряс его, чуть ли не подбрасывал, словно неуклюжий великан — игрушку. Дерево скрипело, и в щели пробивались струйки ледяной дождевой воды. Также сквозь них проникали отсветы молний, сопровождаемые громом. Это был единственный свет для рабов.

Иногда случались вспышки света без грома. Люди при этом стенали от ужаса, думая о Буреотце, о призраках Сияющих отступников­ или о Приносящих пустоту — о всех, кто мог явиться во время особенно яростной Великой бури, если верить молве. Рабы сбились в кучу в центре фургона, пытаясь согреться. Каладин им не мешал — сидел один, упираясь спиной в прутья клетки.

Каладин не боялся историй о существах, которых можно было встретить во время бурь. В армии ему пришлось пару раз пережидать шторм, прячась под нависающей скалой или в ином импровизированном убежище. Никому не нравилось оставаться снаружи во время урагана, но иногда с этим ничего нельзя было поделать. Те, кто мог предположительно встретиться во тьме бури, и близко не могли сравниться с реальной опасностью от камней и веток, что носились в воздухе. В общем-то, изначальный вихрь воды и ветра — буревая стена — был опаснее всего. После него нужно было выждать, пока стихия не ослабеет. Дождь потом еще долго идет, но это сущая ерунда.