Медведица, или легенда о Черном Янгаре - Карина Демина Страница 21

— Аану. Аану Ину.

Аану Каапо.

Я больше не принадлежу роду Ину. Но и не смею причислить себя к роду мужа.

— Рыжие волосы, — заметил толстяк. — Я ведь тебя предупреждал.

Янгхаар его не слышал.

— Аану, — он повторил мое имя со странным выражением. — Аану Ину…

И плеть соскользнула с шеи, уперлась в грудь.

— Почему я о тебе не слышал?

Потому что отец не любит вспоминать о давней ошибке, да и само мое существование позорит древний славный род.

Позорило.

— Ты и вправду его дочь?

— Да.

Невозможно лгать, глядя в эти глаза.

— Я его дочь. Незаконнорожденная.

Моя мать была рабыней. А отец совершил ошибку, признав меня. Но разве я виновата хоть в чем-то?

Ноздри Янгара раздулись, а губа приподнялась.

— Ублюдок, значит… видишь, Кейсо, до чего славно получилось… я ублюдок… она ублюдок… нас уже двое. Ерхо Ину подобрал мне достойную невесту.

Его слова причиняли боль.

Я думала, что уже привыкла к ней, и к презрению, и к гневу, к насмешкам, пожалуй, ко всему… люди жестоки. И почему Янгар должен отличаться от них?

— Остынь, Янгу, — сказал толстяк, поднимаясь. — Уходить пора.

Только Янгар не услышал.

Он наклонился ко мне и сделал глубокий вдох, втягивая запах моего тела.

— Почему, богов ради, ты ничего не сказала?

Боялась.

Сначала отца.

Затем его.

И того, что будет со мной.

И того, чего я лишусь. Одна лишь ночь — разве это много? Но ночь закончилась… и что теперь? Я найду тысячу причин, но каждая из них — слабое оправдание, но… разве был у меня иной выбор? Возможно, что был.

— Она делала то, что ей сказали, и только, — Кейсо поднялся. — Уходим.

— Погоди.

Теперь и я ощущала его запах, резкий, какой-то звериный. А плеть вновь поднялась к лицу, и основание рукояти уперлось в лоб.

— Ты ведь не знала, что он собирается сделать?

Нельзя врать, глядя в его глаза.

Я не знала. Я догадывалась, что отец задумал недоброе, но…

— Скажи, — попросил Янгхаар. — Хоть что-нибудь.

И наверное, слепая Акку, цвет которой — синий, а губы вовек зашиты суровой нитью, поскольку слишком злые слова произносит раздвоенный ее язык, предъявила на меня права. Иначе почему я, глядя в черные лютые глаза мужа, произнесла:

— Мой отец просил передать, что Ерхо Ину не прощает обид. И не боится псов. Даже бешеных.

Я видела, как дернулся Янгар. Отпрянул.

И лицо его вдруг стало белым, а из ноздрей хлынула кровь.

Я видела, как медленно, очень медленно поднялась его рука. И плеть в ней, очертив полукруг, устремилась ко мне черной гадюкой. Она скользила по воздуху, разворачивая петлю за петлей.

Я видела, как Кейсо кинулся к Янгару, пытаясь остановить удар.

И упал на плечи, сбивая с ног, вдавливая в землю. И как Янгар с рычанием, с воем, пытался высвободиться из объятий толстяка. Он выворачивался, неестественно запрокидывая голову, и обнаженные десны были белы. А в уголках рта появилась пена.

Я видела, как лошади шарахнулись в сторону. Землю, вывернутую копытами битюга. Раздавленную траву. Желтые одуванчики, словно монеты, рассыпанные на зеленом покрывале.

Я видела все и сразу, и наверное, могла бы увернуться, но… боль опалила лицо. Кажется, кто-то кричал, возможно, что и я. Боль была такой жгучей, невыносимой, что я почти ослепла.

Но отняв руку от лица, уставилась на ладонь.

Красная… красной краски мне не досталось. Была желтая. И еще рыжая. И синяя. А вот красная — она для Янгара.

Он затих. И только скулил, как-то жалостливо, по-собачьи. А толстяк, одной рукой вдавив голову Янгара в мох, второй гладил по волосам и что-то говорил, успокаивая.

Кейсо обернулся ко мне и сказал:

— Сейчас отпустит.

Кто? И кого?

Он. Янгара. И позволит встать. Вернет плеть и право добить меня. Боги будут против? Что за дело богам до безумца и глупой девчонки? Да и есть ли они вовсе?

— Десять лет, девочка, он учился жить. И всего-то несколько слов…

Щека пульсировала болью, нервно, мелко, и я сама того не замечая, поглаживала рану.

И пятилась.

— Погоди… — толстяк попытался встать, но Янгхаар рванулся под рукой, пытаясь избавиться от живых оков. — Он очнется и…

…и добьет меня.

— Аану…

Да, это мое имя.

И я не та дочь, которую Ерхо Ину любит.

И не та жена, которую желал бы получить Черный Янгар.

Я просто ублюдок.

Ошибка.

— Это приступ… но у него давно не было приступов… он не понимает, что делает… что сделал… не уходи, — Кейсо не спускал с меня взгляда. И если бы не необходимость удерживать Янгара, он схватил бы меня. — Это пройдет… всегда проходит и он…

Я не стала слушать дальше.

Мне все равно, что будет с ним. С отцом. С Янгаром. С богами и людьми.

— Стой!

И страх вдруг вернулся.

Беги, Аану, беги.

Не важно, куда. Прочь от храма, от поляны, от плети и мужа.

Беги, Аану.

Лес пытается задержать, хватает за спутанные волосы кривыми лапами ветвей. Хлещет по лицу, разбивая его в кровь. Да и кровь льется из рваной раны, которая огнем пылает.

Беги.

— Стой!

Крик несется в спину. Подгоняет. И голос уже не принадлежит Кейсо. По моему следу идет Черный Янгар.

И слышу треск ветвей. Конское ржание.

Меня не собираются отпускать.

— Да стой же…

Лес ставит подножку, и я падаю в густой кустарник. Острые ветви добавляют ран, и в сетях бересклета остаются пряди моих волос.

Беги, Аану.

Боль — ничто. Эта, нынешняя, а промедлишь — будет хуже. Тот, кто идет по твоему следу, пытаясь продраться сквозь заросли, не знает пощады. И я падаю. Встаю. Пробираюсь сквозь решетки еловых лап. Зажимаю ладонью щеку, чувствуя, как пульсирует кровь, сочится сквозь пальцы. Мой кровавый след не потерять.

— Стой, я не трону тебя…

Ложь.

Он — охотник. И все ближе. С каждым шагом.

— Клянусь.

Уже клялся, там, в пещере. И чего стоила его клятва.