Ржавая Хонда - Владимир Яценко Страница 21

– Рукой на корме за борт взялся, чтобы на своё место в баржу запрыгнуть, а там колючка. То ли ветер закинул, то ли положил кто… Ух, как его разобрало! В кусты кинулся. Они к нему побеги тянут, а он мечом отбивается и свободной рукой листья рвёт. Как жменю насобирал – обратно. Меч выронил и давай гербарий растирать! Трёт и в глотку, ну! Так всё и схарчил. А потом скрючило его, как припадочного. Морда красная, губы фиолетовые, буркала выпучены… точно околеванец.

– Кусты те, что слева от озера? – тихо спрашивает Рыжий. – Жёлтые с фиолетовыми шариками?

– Точно! Так это он ягоды собирал? А я думал – листья.

– Ты будто радуешься…

– А то! – осторожно усмехаюсь: ни разу ещё не получилось угадать настроение дикаря. – Это же он, зараза, на тебя химеру навёл. Ну! И секты – его работа. Специалист поля! Гадёныш!

– Почему так думаешь? – со скукой в голосе спрашивает Рыжий.

Тут бы мне и заткнуться: и так болтанул лишнего. Но в такие минуты язык мне не родственник: он сам по себе, и я ему не указ.

– Потому что знаю Булыгу. Наш он, калужский. Известная личность. А Данила – его начальник. Тот самый дружинник, что в лавке Данилой представился, а потом тебя приложил…

Ох и вскинулся на этих словах Рыжий! Даже медфандр с раненого плеча соскользнул, открывая изодранную розово-красную плоть. Только Рыжему по фиг – ему пальцем на врага показали.

– Врёшь!

– Чтоб меня санитары забрали!

– Почему раньше не сказал?

– Четверо их было, – оправдываюсь, – а ты скипидарный. Порубили бы они тебя и меня с тобой под горячую руку. Потому и молчал.

Рыжий откидывается обратно на подушку, а я перевожу дух. Ну вот, храни меня Отец Небесный, будто тетиву арбалета взвёл и не порезался.

– Скипидарный?

– Вспыльчивый! Деревня…

– А сейчас почему рассказал?

– Феликс в осадке, а Иван вроде бы на нашей стороне, симпатизирует…

– А если меня грохнут, тебе отсюда не выбраться, – усмехается Рыжий.

Нечего мне ему ответить. Не хочется этого признавать, но без Хонды я раб обстоятельств. А с ним – друг и брат Полю, кум и сват ему.

– Положим, Булыга для Данилы с Иваном – такой же обратный билет.

Сказал и испугался: как-то чересчур прямо получилось. Но Рыжий меня не слышит:

– Одного не пойму, с чего он на нас взъелся?

– Точняк за своих отомстить хочет. Одёжка у нас приметная. А ты, балда, ещё и часы с убитого снял. Вдруг они корешевали?

– Кто? – не понял Рыжий.

– Данила с тем парнем, которого ты раздел.

– Вот оно что… почему же тогда от Десны сразу на Брянск не повернули?

– В том-то и дело. Я думаю, что дружинники купца пасут, хотят на его схрон глянуть. А мы так… удачным прикупом. По-любому, выздоравливай скорей, и валим отсюда…

– Сбрендил, Каин! Впервые в жизни в таких хоромах живу, – он опять приподнимается на локте. – Ты можешь леталкой управлять?

– Легко! У моего дядьки такая была. Когда-то мечтал извозом заниматься. До первой встречи с санитарами, конечно. Теперь не мечтаю. На хрен надо…

– А кто такие санитары?

Откинув покров, входит одна из жён купца. Та, что пониже, чёрненькая. На меня приветливо глянула – и к Рыжему. Мама дорогая! Как он расцвёл! В момент всё забыл: обо мне, о Даниле… и про то, что угоном леталки интересовался. Только на девицу смотрит. Глаза блестят и не по-детски сверкают.

– Здравствуй, Мария, – говорит Рыжий. – А мы тут с Каином о приятелях толкуем.

Улыбается она ему. Ласково. Фандр на плече поправляет, а Рыжий даже не морщится. Будто не рану тревожат, а по щеке гладят. И вдруг – провалиться мне на этом самом месте! – он здоровой рукой легонько её по заднице шлёпнул! Нежно так, по-хозяйски. А давалка ничуть не смутилась: только фыркнула как-то по-особенному, провела ладошкой ему по груди и присела рядом:

– Можно я с вами посижу?

– Конечно, милая, – воркует Рыжий, – тем более что это твоя комната.

Я вновь осматриваю отсек: серебряная паутина фандра светит ровно и ярко. Хамелеон настроен на слабое проникновение солнечных лучей. Но, судя по крепости паутины, опрозрачнить стену плёвое дело. Стоящая вещь! Серьёзные люди. Я это сразу понял, ещё там, в камышах. Когда они в ослепительном сиянии леталок зависли надо мной. И как точно вышли! Феликс, царствие ему небесное, успел пояснить, что они издалека нас увидели, а метили аккурат на нашу излучину – самое узкое место на реке. Только недолго я радовался. Вот как сломанный ноготь Данилы увидел и Булыгу признал, так и кончилось моё веселье.

– …Каин! – О! Братан меня кличет. – Оглох, что ли?

– Да слышу я, – отзываюсь неохотно. И не вру нисколечко. О чём Мара только что спросила, помню. Просто отвечать не хотелось. – Надоело на одном месте сидеть, вот и решил на мир глянуть. Поискать, где людям жить хорошо.

– Что за фантазии? – удивляется Мара. – Это вы на Руине лучшую жизнь ищете?

– А что такого?

– На Руине «хорошо» не бывает. Там даже химеры не живут. После Кролевца до самого Лемберга ни кустика, ни травинки. Пустыня. Сплошное лавовое поле.

– Подумаешь! – усмехается Рыжий. – Если на леталке…

– Не пойдёт! – обрывает его Мара. – После Шостки фандр теряет свойства. Ни леталок, ни крепостей… даже пиво охлаждать нечем. Весь фандр – в тряпьё, в ветошь. Пек несколько раз пробовал на ту сторону прорваться и бросил. Летишь, будто нормально всё. А потом падаешь. И пешком назад.

– А почему так?

Мара в жеманно-девичьей манере ведёт плечиком:

– Неизвестно! К Шостке подлетаешь, а дальше только на лошадях. Пек думает, что это как-то с Дном связано. Наверное, Дно не плоское, а с выраженным рельефом. Возможно, что в тех местах горы Дна к нам ближе. А Дно, породившее фандр, его же как-то убивает.

– «Дно, породившее фандр»? – изумляется Рыжий. Я изумлён не меньше. – Как это, Мария? Объясни!

Я думал, что Мара увянет: ясно же – тайны купеческие выдаёт. Но девка со сливом секретов не мешкала:

– В пустыне за Шосткой встречаются глубокие штольни. В некоторых из них плавает удивительный туман из серебристых нитей и фиолетовых теней. Купцы такие места называют «озёрами». Только это не вода. А что это – никто не знает. Если в правильную точку такого озера опустить ткань, то она получит какие-то свойства: станет скафандром или холодильником, чем угодно…

– Каин, – зовёт меня Рыжий, – почему молчишь? Твой интерес обсуждаем.

– А после Лемберга? – скучно съезжаю с базара. – А там что?

Поддерживать игру в искренность не хочется. Странный этот купец. «Мутный», что и говорить. Запросто могу представить, как за инфу про «озеро Дна» Пек своей шмаре кишки на голову намотает. Да ну их всех к санитарам! Чудная, конечно, парочка: кочующий крестьянин и купцова цыпочка, но, что они полюбовники, и без болтливости Мары видно. И как Рыжий, будто невзначай, руку на её колено положил, а она ничуть не отстранилась, напротив, подалась навстречу его ладони. И как сама юлит, поправляет простыню, улыбается… разве что хвостом не виляет. Хотел бы я, чтобы и мне вот так когда-нибудь улыбнулись.