На волоске - Марьяна Брай Страница 21

Судя по тому, как расширялись ее глаза, я поняла, что я попала в точку. Этого не знал никто кроме Кали, и теперь Фалея понимала, что ее тайна вышла за пределы допустимого. Она больше не королева, больше не идеал. Она бракованная. Да еще и рабыня знает об этом! Я видела, как меняется ее взгляд от мыслей, что проносились в голове. Она сейчас думала о том, сколько человек знает ее тайну!

– Кали, - ее крик разорвал тишину, и он был таким громким, что не только этот дом, думаю, половина города проснулись от ее истошного визга.

– Да, - Кали забежала в комнату еще до того, как прозвучали последние буквы ее имени.

– Как ты посмела рассказать? Откуда она знает обо мне больше, чем знаю я? – Фалея вставала в ванне неотрывно смотря на меня глазами полными ненависти. Сейчас она была похожа на богиню гнева, ненависти и мести. Мне казалось, что еще пара секунд, и когда она полностью заполнится неведомой разрушительной силой, из ее глаз в меня полетят молнии.

– Она не говорила. Я просто знаю. Я догадалась, - я не знала, что делать сейчас, как, похоже, и Кали. Девушка стояла между нами открыв рот.

– Веди ее в тюрьму. Закрой там и не впускай никого, - Фалея шипела как змея. Ее не беспокоила ее нагота. Она перешагнула через бортики ванны и подошла ко мне. Кали достаточно крепко схватила меня за локоть. – Если ты откроешь рот или просто сделаешь шаг не в ту сторону, куда велит Кали, я лично буду лить на тебя кипящее масло.

– Фалея, прошу, выслушай меня, - продолжала я просить уже почти шепотом.

– Замолчи и не смей называть моего имени, - кричала она. В комнату вбежали три служанки, среди которых была и та, пришедшая со мной.

Эти трое скрутили меня так, что я даже и головы не смогла поднять. Все было как в плохом фильме ужасов, где героиня сама из-за своей глупости попалась в руки врагам. Я видела камень под босыми ногами, потом открылись ворота, еще один запор за ними, и меня бросили в темное и сырое помещение. На полу была влажная трава или солома, я даже не поняла. Закрылась дверь, и меня поглотила темнота.

Мне вдруг стало страшно, что не хватит воздуха, но присмотревшись я заметила несколько щелей прямо под крышей. Я встала на ноги и раскинула руки в стороны. Вокруг меня были каменные стены, и выложены они были кругом. И стоя, раскинув руки, я легко касалась обеих сторон. Что там говорят о размахе рук? Это рост человека? Тюрьма в виде колодца? До отверстий под крышей было еще метра полтора, а стены, как и везде здесь, оштукатурены чем-то очень гладко. Я нащупала небольшую дверь. Толстые доски, скрепленные толстым железом. Нажала на дверь, но она даже не шелохнулась. Во дворе кто-то ходил, шептался, но, в общем, было относительно тихо, словно ничего особенного не случилось.

Больше меня не успокаивало то, что я очень дорогой товар. Я задела Фалею за живое. Я «кинула» ей в лицо ту правду, которую она скрывала годы, и из-за которой она не могла стать той, кем видела себя. Сейчас со мной не было Криты, не было ножа и не было возможности доказать, что я могу изменить жизнь этой женщины, спасти ее, чтобы спасти себя.

– Лена, это еще не поражение, это огромный шаг вперед. Ведь не могла она сразу расцеловать тебя в обе щеки, аки Брежнев, и посадить рядом с собой, как лучшую подругу, - шептала я сама себе, лежа на полу. – Баба – дура, хоть и с личным домом терпимости. Ну, и развитие здесь как наше средневековье, одно, что тряпки хорошие и сапоги кожаные, а на деле – самое настоящее средневековье. Ди-ка-ри, хоть и целуются под кустами, и боятся показываться без волос мужику. Коли любит, любую примет, а коли не понравится, значит мужик не годный!

Когда я говорила вслух мне становилось легче. Так делали и бабушка, и Нина Филипповна. Когда я спросила у бабули отчего она болтает сама с собой, она рассказала мне о тяжелых годах блокады, о том, что люди озвучивали свои действия чтобы не сойти с ума. Тогда я ее не поняла, и перестала обращать внимание на утреннее: «Сейчас мы пирожков напечем, чаю свежего заварим и будем Леночку кормить, а то мать-то не шибко разбежится с пирогами, а пироги они и в Африке пироги».

Сейчас я понимала ее как никто другой. Когда думаешь молча, мысли перебивают совсем не нужные, полные отчаяния рассуждения и сбивают с правильного настроя. Мне нельзя было отчаиваться, тем более диабета у меня больше нет, давления тоже нет. Да и шустрая вон какая!

Я не поняла, как заснула, а проснулась от того, что открыли дверь в моей темнице. Хотя темницей это место не назовешь: сухо, чисто, да и свет из открывшейся двери льется.

– Еды и воды принесла. Да туда сводить пора. Ни с кем не говори, а то придется это, - передо мной стояла служанка. Та, что знакома с Критой. В руке у нее была палка, и она указывала ею куда-то в сторону.

– Да, «туда» мне очень уже надо, - соврала я и встала. Отряхнула с подола соломинки и вышла. – Скажи Крите, что все хорошо, скажи, что я скоро вернусь, а она пусть не особо кочевряжится, - шептала я, не оборачиваясь к женщине.

В этой части двора я не была никогда. Загоны с баранами, несколько коров, лошади, куры. Самообеспечение значит, - хмыкнула я про себя. Ну, хорошо еще, хоть пахать не заставляют, а могли бы. День убирай за скотом, а ночью… другой скот.

Земли за хозяйственными постройками были видны до горизонта. Трое мужчин на лошадях выгоняли овец, двое носили воду в деревянных ведрах и сливали в огромную поилку, выдолбленную из цельного ствола дерева. Так вот, где у них работают мужчины.

Фалея решила «не хранить яйца в одной корзине». Многосторонняя бизнес–вумен, значит. Правильно, вдруг с нами дело не пойдет, так здесь, пожалуйте, овец можно продать. Ни черта не понятно.

Потом мы вошли в ворота и оказались на заднем дворе, который я знала: кухня, столы, где все обедали, а дальше знакомые мне кабинки, девушек еще не было. служанки готовили еду, но одно изменение я заметила сразу!

В открытые ворота, что делили двор у дома с задним двором, где находилась я сейчас, я заметила мужчин. Хорошо одеты, у многих на поясе сабля как на Форусе и его дружке, ну, том, который на медведя похож. Как же его звали? Они бродили по двору, где был спрятан мой нож. Их было очень много!

– Поговори с Критой, прошу тебя, а то она наделает глупостей, - бормотала я из туалета, прижавшись щекой к щели в притворе. Я видела, что служанка стоит, прижавшись спиной к туалету. Она должна была слышать. – Что говорят обо мне?

Когда я вышла, женщина делала вид, что не слышит и не видит меня. Я успела глянуть во двор еще раз, и после того, как меня подтолкнули обратно в сторону коровников, послушно побрела к своей тюрьме.

– Я скажу Крите. Про тебя сказали, что поедешь в пустыню. Через рундину, как только караван будет проходить, Фалея отдаст тебя погонщикам, - шепнула быстро служанка, когда пропускала меня внутрь моей тюрьмы и пока закрывала дверь.

– Принеси мне иголку. С большим ушком. Прошу тебя, принеси, мне очень надо! – шептала я в щель, пока она громыхала замком.

Я чуть не встала ногой на деревянный поднос, оставленный на полу и выругалась.