Письма - Алина Лис Страница 21

Руки легли на обод колес. Чарли надавил на ручки, посылая коляску вперед, подъехал к панорамному окну.

Высоко. Двадцать второй этаж. А внизу площадка, выложенная мозаичной плиткой. Если, скажем, протаранить стекло и устроить себе скоростной спуск, даже регенерация оборотня не спасет.

Он представил лица родителей, когда им сообщат о происшествии, и устыдился.

Живут же как-то другие – без рук, без ног. Кари вон всю жизнь прожила почти слепой, и ничего. А он развесил сопли.

Это все от безделья – дурь в голову лезет. Ему нужно хоть какое-то занятие, чтобы не ощущать себя бесполезным обрубком. Чтобы не свихнуться от навязчивых мыслей, не прокручивать сотни раз в голове тот злополучный день, не спрашивать себя, что он мог сделать, чтобы не допустить…

Ничего не исправить. И могло быть хуже. Если бы Чарли не успел, и нибблер добрался до Кари…

Надо было запереть ее, запретить своей властью любые передвижения за пределы базы. Пусть бы обижалась, пусть возненавидела его за это. Зато была бы в безопасности.

Впрочем, что теперь кусать локти?

Надежды не осталось. Армия торжественно сопроводила майора Маккензи на пенсию по инвалидности. Были приторные речи, от которых во рту остался кислый привкус, и энергичное рукопожатие генерала Стоуна. Вспышки спектрограферов, сотни вопросов от папарацци. Утомительное внимание прессы – еще бы, сразу две такие сенсации. Майор Маккензи, национальный герой, превратился в калеку, а перед этим успел заключить брак с Кари Маккуин. Да-да, той самой Кари Маккуин, которую журнал “Персона” назвал женщиной года.

Были слезы на глазах матери, отец – какой-то постаревший, с ранней сединой. И младший брат – так удивительно похожий на самого Чарльза. Неловкие разговоры и еще более неловкое молчание перед тем, как он попросил их уехать. Мать совершенно точно обиделась.

Было нездоровое внимание прессы и простых людей, которые хотели поглазеть, взять автограф, о чем-то поговорить, высказать ему свои соболезнования (отчего бы им не засунуть эти соболезнования себе в задницу?), подарить деньги или какие-то памятные безделушки, вроде вязаного шарфа.

Наверное, это все мило и трогательно. Наверное, он должен был поблагодарить людей, принявших его трагедию близко к сердцу, как свою. Но Чарльза тошнило от чужаков и их жалости. Ему и близких-то видеть не хотелось. Он чувствовал себя раненым волком. Хотелось только одного: забиться в нору.

Такой норой стала их с Кари квартира на двадцать втором этаже Империал Нидл Билдинг. Роскошная, обустроенная с учетом новейших разработок в области бытовой магии. Насквозь автоматизированная. Подземная парковка, лифт и закрытая территория по периметру, вход на которую дозволен только по пропускам, исключали надоедливых посетителей. Здесь можно было спрятаться не только от папарацци и случайных зевак, но и от родных с их слишком навязчивой заботой.

Скоро все пройдет. Сенсации быстро сменяют друг друга, имя майора Маккензи уже не на слуху. Год, может два, и Чарльз сможет жить нормальной жизнью, как все.

Ну, за исключением инвалидной коляски. Этот ненавистная конструкция из металла и кожи останется с ним до конца.

Кари не верила. С ее подачи они посетили уже с десяток светил медицины, и каждый новый доктор после очередного дорогостоящего курса процедур повторял прозвучавший еще в Исхэлле приговор.

Невозможно. Не лечится. Это – на всю жизнь.

Волчица злилась, заслышав знакомые слова. Сжимала губы в тонкую нитку, сердито щурила голубые глаза и упрямо стискивала кулаки.

– Ерунда, он просто шарлатан, – повторяла она. – Найдем другого врача. Нормального.

Чарльз не мог ее винить. Жить без надежды – слишком больно. Он просто не хотел лгать себе.

Нибблер неспособен преодолеть даже простенький щит, не имеет иммунитета к огню, холоду или любым других поражающим эффектам. Да что там заклинания – его даже кулаком зашибить реально! Тем не менее по классификатору опасности эта тварь имеет индекс семь, как у виверны. Потому что его яд – это навсегда. Он осознал это уже давно, а Кари до сих пор отказывалась принимать.

“Навсегда” – означает “не лечится”. Ни мазями, ни инъекциями, ни прямым вкачиванием силы. Однажды Кари поймет это. И что тогда?

Оставалось ждать, когда горькая истина откроется ей во всей своей неприглядности.

Ради этого он оставался здесь, в Нью-Эборе. Терпел слишком большой и шумный город – за годы на севере Чарльз отвык от его суетности. Здесь, в столице, он ощущает себя бесполезным придатком к умнице-жене. Камнем, который тянет ее на дно. На севере было бы легче. Он мог бы заняться преподаванием. Скажем, читать монстрологию в Норд-Джеке. Или натаскивать новобранцев в любой частной компании, ди Небирос вот настойчиво приглашал к себе…

Но Кари даже слышать о возвращении на север не хотела.

– Если тебе где и помогут, то здесь! – заявляла она, и Чарльз стискивал зубы, не зная как объяснить ей, что ему уже не помогут. И ничего кроме проблем здесь от него не будет.

Больницы, обследования, огромные счета. Папарацци, от которых нужно прятаться. Ежедневный уход за инвалидом – Чарльз ненавидел, когда Кари начанала ему помогать в элементарных вещах, старался обходиться своими силам, но получалось не всегда.