Потомки джиннов - Элвин Гамильтон Страница 21

Конечно, глупо так переживать о какой-то алой тряпке, лежащей теперь где-то под солнцем пустыни. Просто мне её подарил Жинь — стащил с бельевой верёвки в Садзи в тот день, когда мы бежали из Пыль-Тропы. С тех пор я не снимала её никогда, даже будучи с ним в ссоре. Алая куфия была моя… а теперь её нет.

«Ничего, сгодится и что-нибудь другое».

Потеребив подшитый край рубашки, я оторвала от него длинный лоскут и принялась подсовывать под железный наручник. Это было нелегко, ткань была толстая и грубая, но, провозившись какое-то время, я наконец ощутила в себе силу — железо больше не касалось кожи. Во рту было сухо и горько от рвоты, измученное тело ныло, а одурманенная голова ещё кружилась, но песок вновь подчинялся мне.

Я мысленно потянулась за стены, к пустыне. Услышала еле различимый ответ, но связь тут же оборвалась. «Неужели слишком далеко?»

Долой панику, найдём и поближе, как тогда в Сарамотае. Глубоко вдохнув, я прикрыла глаза, отвлекаясь от тошноты и качки под ногами. Вот он, песок, прилипший к телу. Повинуясь взмаху руки, бесчисленные песчинки отделились от кожи и слились в тонкий тугой жгут. Ещё взмах, и цепь, разрубленная, как дерево ударом топора, бессильно повисла, отделившись от наручника.

Преодолевая дурноту, я вскочила и кинулась к двери. В голове стоял туман, руки и ноги онемели, как после долгого пути в жарких песках. Пол резко ушёл вниз, и я вывалилась в длинный тёмный коридор, в одном конце которого откуда-то сверху пробивался слабый свет.

Пол снова стал подниматься, вокруг послышался скрип, и только теперь обрывки услышанного когда-то у костра и рассказы Жиня о его путешествиях всплыли у меня в голове.

«Это не поезд! Меня везут на корабле».

Солнечные лучи падали на крутую деревянную лестницу в конце коридора. Задевая подбородком ступеньки, я кое-как вскарабкалась наверх и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Яркий дневной свет после сумрака на миг ослепил, и что впереди, разглядеть было нелегко, но когда это меня останавливало? Ноги сами рванулись вперёд — туда, где палуба вроде бы заканчивалась.

Вслед раздались крики, но я и не думала останавливаться, наоборот, припустила изо всех оставшихся сил и с ходу врезалась в поручни, за которыми ждало спасение.

Спасения не было.

Однажды я спросила Жиня, похоже ли великое Песчаное море на настоящее, и он ответил загадочной насмешливой улыбкой, как обычно, когда я выпытывала очередной его секрет. С тех пор секретов почти не осталось, и я сама могла так улыбаться. Но совсем другое дело, когда видишь своими глазами.

Море раскинулось во все стороны, насколько хватало глаз. Столько воды я не видела за всю свою жизнь и понятия не имела, что в мире её так много. Успела повидать и ручьи, и озёра в оазисах, и даже побывала в богатых городах, которые могли позволить себе фонтаны, но такое… Невероятная ширь простиралась от горизонта до горизонта и держала меня в плену ничуть не хуже бескрайних раскалённых песков вокруг родной Пыль-Тропы.

Грубые руки ухватили меня сзади и оторвали от поручней. «Можно подумать, я такая дура, чтобы сама броситься в эту пучину!»

Пелена дурноты уже отступила, а глаза привыкли к свету, и окружающий мир начал вырисовываться в деталях. Странный запах, должно быть, исходивший от разлившейся во все стороны воды. Перебранка хриплых голосов: как, во имя Всевышнего, пленнице удалось выбраться и кто в этом виноват. Рядом собралась толпа разбойничьего вида — явные мираджийцы с кожей, обожжённой солнцем, а у некоторых она была ещё темнее. Лица обмотаны куфиями, руки затвердели от тяжёлой работы.

Я продолжала сжимать в кулаке песок, но иллюзиями себя не тешила. Получу пулю, прежде чем успею положить хотя бы половину своих тюремщиков. Три револьвера уже нацелились мне в грудь.

А в гуще толпы виднелся роскошный, ослепительно-белый халат. Вот главная причина, по которой Жинь и остальные ещё живы. Нас подстерегла в пустыне вовсе не армия султана.

На меня смотрела тётушка Сафия.

— Это ты меня одурманила! — выдавила я хрипло.

Как ловко и привычно управлялись её руки с пузырьками и коробочками в целительском сундуке у святого отца! Готовить ужин на стоянке тоже помогала она. Чего проще подсыпать что-нибудь в похлёбку, и все заснут — а затем дождаться, пока я выйду из палатки, и зажать рот тряпкой, пропитанной какой-то гадостью. Наворовать могла сколько угодно ещё в целительском шатре. Уже дважды пыталась подсунуть мне «болеутоляющее», и наконец…

Шазад всегда говорила, что я не готова к ударам в спину и потому ей приходится присматривать за мной. Сейчас бы добавила, что я не умею держать язык за зубами… но сама на этот раз была слишком далеко.

«Эта женщина похитила меня!»

— В прошлый раз, когда я опоила того, кто мне доверял, — фыркнула я, — у меня хватило порядочности оставить его в покое.

— Вот беда — и голос в точности, как у неё, — тихо пробормотала Сафия, подходя ближе к борту, где матрос держал меня за руки. — Хитро придумано! — Она дотронулась до лоскута рубашки, подложенного под железный браслет с обрывком цепи. Можно было подумать, она гордится мною. — Значит, всё-таки демджи.

— Ты знаешь про меня! — Я рванулась, но громила держал крепко. Это был не вопрос, но ответы всё равно требовались.

Она осторожно вытащила лоскут из наручника.

— Я торговала снадобьями в Измане ещё до твоего рождения… Думаешь, ты первая демджи, которую я вижу? Большая редкость, стоите целого состояния. Мы умеем вас распознавать. Я догадалась ещё по глазам, а когда нас спасла песчаная буря, убедилась окончательно. И потом… твоя мать так неохотно рассказывала о тебе в письмах.

«Так вот каким ветром занесло Сафию в Сарамотай! Должно быть, местный эмир похвастался, что у него есть девчонка с глазами, как тлеющие угольки, которая умеет зажигать солнце в ладонях… Я тоже кое-чего стою — но от меня им потребуются не пальцы, как от золотокожей Халы, а глаза!»

— Всё это лишь тёмное суеверие! — прошипела я, вспомнив слова Махди, когда он приставил нож к горлу Далилы. — Нас бесполезно разделывать, как мясные туши.

— А какая разница? — Она отвела взгляд, рассеянно наматывая полоску ткани на палец. — Главное, что все верят.

Что тут возразишь? Слухи и суеверия важнее, чем правда. Взять хотя бы легенды о Синеглазом Бандите. Только, похоже, Бандит скоро перестанет быть синеглазым — когда потеряет глаза.

Она кивнула подручному, держащему меня:

— Отведём её к другим девчонкам, так надёжнее.

На этот раз я оказалась куда глубже под палубой, на самом дне корабля. Здесь, в его сырых колышущихся недрах, царил кромешный мрак, но куда меня ведут, стало понятно, когда послышался плач.

По сравнению с трюмом, где содержались пленницы, моя прежняя крошечная тюрьма показалась бы верхом роскоши. Прикованные за обе руки к деревянным переборкам, они сидели в луже плескавшейся воды и дрожали от холода и сырости.