Я – богиня любви и содрогания  - Кристина Юраш Страница 20

— Увести его! — резко произнес Император, задыхаясь и поднимая мертвые глаза на приговоренного. — Приговор остается в силе! Оставьте меня! Живо!

Зеркало снова показало мне хрупкую и обессиленную фигурку девушки в голубом, которая свернулась на полу возле пьедестала, вздрагивая от рыданий. Ее золотые волосы разметались по ступеням, а ее руки жадно собирали лепестки.

— П-п-прошу вас…. П-п-прошу… Он всегда был верен вам, — едва слышно давилась рыданиями она, сжимая кулаки. Жрицы пытались ее поднять и утешить, но она смотрела на них мертвыми глазами. — Возьмите м-м-мою жизнь… Возьмите ее… П-п-пожалуйста… Но с-с-сохраните жизнь ему…

Как поступить? Такая любовь заслуживает хотя бы слов утешения… В чем же его преступление? Чем он так прогневил его величество? Ладно, попробуем поговорить с ней.

Я включила розовый свет, а сверху на нее стал падать лепестки. Красавица подняла измученное лицо, которое озарилось непередаваемой словами надеждой. Она щурилась на свет, а ее мокрые щеки блестели от слез. На секунду мне показалось, что она зарыдает, но она засмеялась, сквозь слезы.

— Вы… Вы ответили… Вы меня услышали… — задыхалась она, а ей на лицо падали лепестки. — Прошу вас…

Тонкая рука поймала несколько лепестков, а дрожащие губы стали их целовать.

— Милостивая… — выдыхала она сквозь слезы, стоящие мутной пеленой в красивых глазах. — Милостивая…

— Видишь, дитя мое, — старая жрица помогла ей подняться, указывая рукой на статую. — Твоя любовь заставила богиню явиться к тебе! Любовь способна убить, любовь способна спасти… Любовь способна людей за собой повести… Верь в ее могущество и милость! Чтобы не случилось, все к лучшему!

Я тяжело вздохнула, понимая, что между трусами-недельками и неприятностями есть куда больше общего, чем кажется на первый взгляд. Они очень нежно облегали мой холодеющий седалищный нерв, всегда готовый к изысканным приключениям!

— Любовь, дитя мое, — старая жрица утешала красавицу, которая внимала каждому ее слову. — Способна творить настоящие чудеса.

Не обязательно творить. Иногда и вытворять! Я уже предчувствовала, в какой приятной атмосфере пройдет будущая беседа с императором, а нервные клетки дружно схватились за лопаты, обеспечивая себе места в загробном мире.

— Если пройти туда невидимой, попытаться затянуть этого Терция сюда? — вслух рассуждала я, нервно расхаживая по комнате. Судя по покашливанию зеркала, идея так себе. Может, подкупить стражу? Чем? Денег у меня все равно нет! А если пообещать им любовь? Сомневаюсь, что они согласятся, зная характер императора. Думай! Думай! Включай божественные мозги…

Я видела в зеркале, как на площадь перед дворцом стекаются зеваки. Виселица выглядела воистину жутко. Палач в черном одеянии стоял рядом с деревянной конструкцией определенного назначения, и проверял на радость зрителям механизм открывания люка, вызывая у меня содрогание. Зеркало показало повозку, которая медленно катится в сопровождении конной стражи. В повозке сидел знакомый узник, улыбаясь какой-то странной, отрешенной улыбкой. Повозка остановилась, Терций поднял голову, а стража дернула несчастного и поставила на ноги.

— Помилуйте его! — кричали люди, бушуя пестрой толпой. — Помилуйте!

Сквозь толпу пробивалась та самая златокудрая красавица, задыхаясь от слез и умоляя пропустить ее. Спины смыкались стеной, но маленькая мужественная фигурка старалась раздвинуть их. На нее оглядывались, ей что-то говорили, а она, словно не слышала и не видела ничего, кроме страшной петли.

Каждый шаг обреченного сопровождался поскрипыванием ступеней и тревожным шепотом предвкушения, который раздавался в притихшей толпе.

— Пропустите, умоляю, — шептала золотоволосая красавица, пытаясь протиснуться к виселице. — Я прошу вас! Ради всего святого! Я должна увидеть его! Пустите!

Внезапно она подняла глаза и застыла на месте. Ее глаза стали прозрачными, а по ее щеке медленно стекла слеза. Терций увидел ее, стиснул зубы и покачал головой.

— Люблю тебя, — шептала красавица, одними губами, снова пытаясь поймать его прощальный взгляд. Я видела, как дрожат ее руки, которые она прижимала к груди. — Люблю… Больше жизни люблю…

— Люблю… — прошептал он, глядя на нее и пытаясь улыбнуться. — Навсегда…

Толпа заволновалась, но тут же послышался громкий голос.

— Именем Императора Эзры, Терций приговаривается к смертной казни через повешенье за преступление, состав которого не разглашается. Считайте это — государственной изменой! — читал мужик в черном, поглядывая на сгорбленного Терция.

— Нет, нет, нет, — шептала девушка, глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Обреченный смотрел на нее с такой нежностью, с такой любовью, а она не могла отвести от него последний взгляд. Стража толкнула узника в спину, тот сделал шаг навстречу смерти, а красавица упала, как подкошенная, но ее поймали чьи-то руки, поддержав ее.

Я схватила с полки бланк приказа, достала перо и стала писать, глядя, как Терций гордо вскидывает голову и закрывает глаза. Быстрее, быстрее! Есть!

— Казните и меня! — кричала несчастная, и крик ее был страшен. — Казните и меня! Я не хочу без него жить!

В тот момент, когда на шею Терцию накинули петлю, затягивая ее потуже, я бросила сквозь зеркало листок. Кто-то из людей заметил его. Все подняли головы, глядя, как он падает в луче света на деревянные подмостки.

— Чудо! — кричали люди, показывая пальцами и задирая головы. Особо любопытные с задних рядов подпрыгивали, пытаясь рассмотреть, что происходит.

Я видела, как глашатай дает знак палачу остановиться, а тот уже положил могучую руку на рычаг. Осмотревшись по сторонам, глашатай наклонился, поднял листок, пока народ нервно перешептывался и не сводил глаз с листка.

— Это — Императорский указ о помиловании! Терций помилован! — прочитал глашатай, показывая всем печать. Я видела, как палач молча снимает петлю с шеи обреченного, как народ гудит восторженным ульем, а красавица, которая пришла в себя, прорывается к любимому. Люди расступаются, а она взлетает по ступенькам и обессиленно падает в его объятия, покрывая все еще бледное лицо поцелуями и сжимая его двумя дрожащими руками. «Любимый… Любимый…», — задыхалась она, а народ умилялся и охал.

— Слава Императору! — закричал кто-то из задних рядов, а по толпе прокатился счастливый рокот. — Слава Императору!

— Слава богине! — кричала девушка, из последних сил обнимая любимого. Она плакала, смеялась и целовала, целовала, целовала… — Я никому его не отдам! Никому!

Народ провожал пару растроганными взглядами, а я смотрела на них, понимая, что только что нажила себе не просто неприятности, а неприятности — рейтузы с начесом! Мне кирдык!

— Надо поблагодарить богиню! — счастливая девушка тянула любимого в мой храм. Она держала его за руку, а потом прижимала ее к губам и поливала слезами.