Проклятие феи - Робин Маккинли Страница 20

Хотя в Тетушкиных личных источниках информации случился перебой, животное царство живо интересовалось тем, что происходило в королевской семье. Некоторые малиновки, воробьи, скворцы, кролики, мыши, жуки и многие другие малозаметные существа лично наблюдали за явлением Перниции на именинах принцессы, и им необязательно было понимать человеческий язык, чтобы с первого взгляда узнать очень плохие новости для всех и каждого. Лис, которого первым встретила Катриона, сам пришел к собственным выводам, но большинство других животных, выручавших их с принцессой в долгом путешествии, прекрасно знали, кому именно и зачем помогают, даже если не слышали человеческой истории о старинной вражде между Перницией и древней королевой. Животные от природы хороши в обращении с тайнами (одно из качеств, которого лишились люди, став людьми, как и хорошего нюха). Позже лис устыдился собственного промаха (насколько лисам вообще ведом стыд), когда услышал всю историю целиком. Он понял, что ему стоило промолчать.

Бегство принцессы через всю страну было надежно скрыто в умах и памяти животных еще до того, как Катриона, мокрая и чихающая, появилась на тетином пороге с младенцем в перевязи. Даже малиновки с героической, несвойственной малиновкам осмотрительностью воздерживались сообщать Тетушке, почему Катриона так задержалась в пути, хотя и уведомляли ее о загадочно медленном продвижении племянницы. По напряженной атмосфере подавленного возбуждения Тетушка без труда догадалась, что тут замешана какая-то важная тайна.

Склонность малиновок бесконечно обсуждать нарушения границ их владений служит главным образом поводом для обмена новостями и сплетнями. Линия связи, утраченная малиновками, которые перебрались из дворцового сада, быстро восстановилась. Вскоре после того, как Рози научилась ходить, одна из малиновок Тетушки, слишком юная, чтобы помнить о едва удавшемся побеге принцессы, простодушно принесла известие от троюродного деда, что в крепости, где теперь живет принцесса, царит какая-то странная атмосфера. Когда король с королевой возвращаются туда после некоторого отсутствия, они въезжают в ворота крепости так же понуро, как и выезжали, и даже мысль о скорой встрече с дочерью их не воодушевляет.

Катрионе было так больно думать о королеве, что девушка начала мысленно беседовать с ней. Король, по крайней мере, был занят управлением страной, а королева оставалась просто его супругой, чужестранкой на землях мужа, приехавшей, чтобы выйти за него замуж, и вынашивать и растить его детей.

Поначалу ее мысленные отговорки для королевы были всего лишь способом избавиться от неуютных ощущений. Она выпаливала их тем же резким, не терпящим возражений тоном, каким твердят заклинание для капризной речной нимфы, перед тем как пересечь поток, где она, как известно, обитает. Произнесли – и идете дальше. Но надолго этого средства не хватало, Рози росла, и того, о чем можно было рассказать, становилось все больше. Катриона начала выстраивать целые истории о малышке, о том, какая она смышленая, очаровательная, милая и как порой способна довести кого угодно до белого каления. Истории, позволявшие материнской любви куда-то направиться, где-то поселиться, чем-то заняться, забыв на время о бесконечной скорби…

Катриона привыкла заниматься этим по ночам, в постели, пока сон подкрадывался к ней; она успокаивалась, представляя себе, как утешает королеву. За годы она выстроила в воображении образ королевы, которую немножко помнила по роковым именинам, хотя и не подходила достаточно близко, чтобы разглядеть, что глаза у нее совсем как у Рози (пусть и не с такими длинными ресницами), на носу заметна крошечная горбинка, а снизу на левой щеке виднеется небольшая родинка. Такой она видела королеву теперь.

Она выдумала для нее спальню, потому что представляла королеву спящей, как и она сама, и сонные слова Катрионы проскальзывали ей в сознание в смутном промежутке между бодрствованием и дремотой. Комната была не слишком просторной, но светлой, с высоким потолком, с большими окнами, пропускающими много солнца днем, когда шторы раздвинуты. Даже поздно ночью в нишах между окнами горели несколько тусклых ламп, озаряющих беленые стены и белые драпировки вокруг королевской кровати. В спальне никогда не бывало полной темноты – Катриона так и не решила, настояла ли на этом сама королева или те, кто ее охранял. Для королевы комнатка была удивительно тесной и голой, но Катриона подозревала, что это связано с ее собственной неспособностью вообразить обстановку королевской спальни. Порой это оказывалось другое помещение, такое же тесное и голое, с такими же белеными стенами и лампами в нишах, но с узкими и высокими окнами, забранными решеткой, как будто королева находилась в некой твердыне, делая вид, что составляет компанию дочери.

Катриона поуютнее устроилась в собственной постели и, опустив веки, наблюдала за королевой: голова на подушке, длинные волосы заплетены в косу, ворот ночной рубашки простой и белый, как и драпировки у кровати.

«Сегодня Рози наблюдала за стрекозами, – сообщила Катриона королеве. – Ей понравилось, какие они яркие, как стремительно мечутся и умеют замирать в воздухе, словно смотрят на тебя в ответ. Я была рада возможности просто стоять рядом с ней и любоваться стрекозами, как будто я тоже еще ребенок».

Королева улыбалась рассказу о Рози и стрекозах, но, едва Катриона произнесла: «Я была рада возможности просто стоять рядом с ней», лицо ее сморщилось и из-под сомкнутых век проступили слезы.

– Ох, королева, – расстроенно пробормотала Катриона и мысленно потянулась смахнуть ее слезы.

И тут королева открыла глаза, села на постели и поймала Катриону за руку.

Катриона ощутила хватку королевы, ее силу, ее вещественность: ее собственные пальцы чуть вдавились друг в друга, пальцы королевы лежали на тыльной стороне ее кисти, а большой пересекал ладонь.

Девушка придушенно взвизгнула. Ей хотелось сказать что-нибудь вроде: «О, помогите, что же я наделала?» – но голос не слушался. Королева схватила ее вторую руку и подалась вперед, заглядывая ей в лицо.

– Я вас знаю, – прошептала она. – С тех пор как потеряла дочь, я много раз видела вас по ночам, и вы рассказывали мне о ней. Сигил сообщила мне, что отослала мою девочку во имя ее спасения. Я помню лицо Перниции и понимаю, что Сигил поступила правильно, но… Я так скучаю по своему ребенку! Мне кажется, тоска по ней так сильна, что я могла невольно поставить ее жизнь под угрозу. Я думала… боялась… верила, что вы мне просто снитесь, ведь иначе и быть не может: если бы вы не пришли, моя тоска создала бы вас. Скажите мне, что вы действительно существуете. Я не решаюсь спрашивать ни о том, как вас зовут, ни о том, где вы живете, ни о том, как вы попали сюда. Но скажите мне, пока я вижу вас наяву и чувствую под пальцами, как стучит ваша кровь, что вы есть, что моя дочь у вас, что истории, которые вы рассказывали мне о ней, правдивы. Из них я знаю, что вы любите ее и что именно из любви к ней сжалились и пришли ко мне. Говорите! Вы должны говорить! Но не повышайте голоса: мои фрейлины всегда поблизости, ведь, с тех пор как потеряла дочь, я плохо сплю по ночам. Скажите мне что-нибудь, чтобы я запомнила, – тогда не напрасно будет то, что я потеряю и вас тоже, поскольку после этого вы не сможете больше приходить.