Архон - Кэтрин Фишер Страница 20

Он пожал плечами. На миг его глаза потускнели, сделались древними, измученными.

— Я был Расселоном. Это я во всем виноват. Сколько лет прошло с тех пор, как пересохли реки?

— Не знаю, — пролепетала она.

Он кивнул, взял ее за руку. Его глаза опять заблестели.

— Пойдем посмотрим мои новые подарки, — предложил он.

* * *

Потом Мирани вспоминала ту хитроумную музыкальную шкатулку. Шкатулка играла мелодию за мелодией, мальчик радостно танцевал, обезьянка верещала. Она вспоминала об этом, когда стояла в удушающей жаре под маской Носительницы Бога, держа в руках большую бронзовую чашу, а вокруг суетилась Крисса. В чаше был скорпион, всего один, он неподвижно сидел на самом дне, и его задранный хвост подрагивал. Она не знала, Бог это или нет. Спросила — но никто не ответил. Здесь тоже играла музыка, надсадно лязгали цимбалы, звенели лютни, трубили горны, и скорпион скорчился на дне, будто задавленный этим грохотом. Она в неослабном напряжении ждала, когда же он метнется вверх; тогда она опытной рукой сбросит его обратно. Мирани облизала соленые губы. Она была спокойна. Носительнице нужна постоянная сосредоточенность.

Вокруг нее, на ступеньках Храма, наливался жаром знойный вечер. Заходящее солнце дышало пламенем, как раскаленная печь, грозя спалить всё живое. Гермия расстелила по мраморным плитам свои алые шелка, опустилась на колени и поклонилась до земли. Маска с прорезью напротив рта коснулась смятой ткани.

— О Повелитель Скорпионов, о Ярчайший, — звонким голосом заговорила Гермия. — Твой народ ждет. Твое солнце сжигает нас. Твоя земля изнемогает от жажды. Твои дни подходят к концу. На празднике твоего Слияния с Тенью благослови голодных, жаждущих и больных, снедаемых лихорадкой.

Крохотные клешни скорпиона скребли по бронзе. Казалось, он решил пройтись по извилистым линиям узора. У Мирани на лбу выступил пот. Руки заныли.

Гермия присела на корточки, у нее за спиной Девятеро сделали шаг вперед и выстроились полукругом. Позади них собралась толпа — недужные на носилках, хромые, калеки, дети, старики.

Солдаты Аргелина, плотный вооруженный строй, оттесняли их, скрестив копья. Поодаль следили за происходящим аристократы в роскошных паланкинах, богатые ремесленники и городские вельможи, надушенные актеры, вежливо любопытствующие купцы. Пришел и принц Джамиль — Мирани видела его сквозь прорези для глаз, он сидел в тени большого навеса. Потом встал, и она догадалась, что появился Архон.

Она отважилась взглянуть, повернула голову к Храму.

Алексос стоял на самой верхней ступени. На миг в пылающем свете ей почудилось, будто стоявшая внутри статуя Бога спустилась с пьедестала и вышла на лестницу. Но лучи солнца ослепили ее, а когда он начал спускаться, она уже видела только его — высокого стройного мальчика в белой тунике, в красивой торжественной маске, его темные волосы почти терялись среди пышных перьев и блестящих хрусталиков праздничного убора. Он поднял руку и помахал.

За спинами у Девятерых Аргелин кивнул, подавая знак. Его гвардейцы расступились, образовав проход, обрамленный шеренгами копий. Толпа медленно двинулась вверх по ступеням.

Эти люди были вполне платежеспособны. Мирани прекрасно знала, что человек, желающий увидеть Архона вблизи, должен дать взятку не только генералу, но и его офицерам, а возможно, и писцу, отвечающему за пропуска, или даже пополнить чьи-нибудь сундуки на Острове. Те, кто не смог заплатить, теснились сзади и не имели никакой надежды подойти поближе. Над площадью разносились их стенания и жалобные крики.

Аргелин восседал на белоснежном коне в кругу телохранителей. Мирани заметила, как он украдкой поглядывал на Гермию, и лицо у него при этом было мрачное, озабоченное.

Немощные выстроились в ряд, и Алексос пошел вдоль него. Отсюда девушке не было этого видно, но она знала, что он касается их, возлагает тоненькие руки на их гноящиеся раны, на язвы и сломанные конечности, на пылающие в лихорадке лица. Безмолвный, скрытый под маской, он был Богом, а Бог оставался для этих несчастных последней надеждой. Над головами, высоко паря в потоках теплого воздуха, кричали чайки. Наступило затишье, солнце опускалось к горизонту, и в его лучах рельефно обрисовались далекие горы. Мирани вгляделась в горизонт: самые высокие пики, зубчатые и неприступные, сверкали белизной. Неужели там, среди вершин, скрыто место, о котором говорил Креон, — чистый, незапятнанный Оракул, посредник между миром живых и миром мертвых?

Ее палец ощутил легчайшее прикосновение. Она опустила глаза и замерла.

Скорпион балансировал на самом краю чаши.

Возле нее застыла в мертвенном оцепенении Крисса.

— Не надо! — прошептала Мирани. — Если это ты, не убивай меня. Погоди. Не сейчас! Не здесь!

«Тот, кто служит Богу, Мирани, всегда ходит на волосок от смерти».

— Знаю. Но я нужна тебе!

«Здесь так много страданий. Посмотри, Мирани. Они ожидают, что я исцелю их, заберу себе все несчастья. Несчастья, которые и привели их ко мне. А если бы им не было больно, вспомнили бы они о том, что я существую?»

Она осторожно перевела дыхание.

— Они хотят жить. Я тоже хочу жить.

«Но в садах Царицы Дождя гораздо лучше. Ты же знаешь. Ты была там и видела».

— Прошу тебя. Здесь мои друзья.

«Я думал, ты другая, Мирани. — В голосе послышалась обида. — Но ты такая же, как они все».

Порыв ветра раздул ей платье. Скорпион, побарахтавшись, упал, беспомощно соскользнул в блестящие глубины полированного металла. Мирани закрыла глаза; от напряжения ныло всё тело.

— Спасибо, — вымолвила она.

Ответа не было. Только над вереницей убогих поднялся радостный крик. Кто-то с визгом отпрянул.

Гермия торопливо встала, у нее за спиной Аргелин отдал приказ, и солдаты ринулись вверх по лестнице, но Архон вскинул руку, и они нехотя остановились.

Кричала женщина, потом она зарыдала. Стояла, протянув руки к толпе, и голосила:

— Я исцелилась! Бог вылечил меня! Я спасена!

Толпа обезумела. Люди ринулись вперед, смели все кордоны, вверх по лестнице хлынула несметная человеческая волна. Аргелин в ярости заорал.

— Мирани! — прошептала Крисса. — Скорее!

Девятеро сгрудились посреди алых шелков. Внизу бушевала толпа. Тысячи лиц, и на всех — надежда, волнение, страх. Буря эмоций нахлынула на Мирани, как волна, и чуть не сбила с ног, но солдаты уже восстановили строй: они яростно избивали людей, теснили их назад, передние ряды смялись, над площадью повис крик, и тут чистый смелый голос звонко произнес:

— Успокойтесь.

Этот голос исходил из-под золотой маски Архона.

Мирани облизала губы. В толпе воцарилось гробовое молчание. Народ в изумлении застыл, точно громом пораженный. Архон никогда не разговаривал. Никто не слышал его голоса вплоть до того дня, когда приходило его время отдать жизнь. Единственным голосом Бога считалась Гласительница, но сейчас Гермия стояла молча и, судя по ее неподвижности, была изумлена не меньше остальных.