Домой, во Тьму - Антон Мякшин Страница 20

Янас не почувствовал боли. В его голове что-то горячо взорвалось, а потом мир перевернулся кверху дном и утонул в ночной, переполненной факельными звездами темноте.

Николас отчаянно бился в темном нутре собственного тела. Какая мука – видеть все и ничего не мочь сделать. Удар вилами в бок пробудил его, но не смог разрушить вязких пут болезненного дурмана. И сознание, оживленное болью, мало-помалу снова стало гаснуть. Его словно опять уносило в прошлое, и еще дальше – в небытие… Наверное, вот так и умирают. Наверное, и Катлина вот так же… Все видела, все понимала и ничего не могла сделать, кроме того, чтобы успеть крикнуть:

– Помогите!

Дурман разлетелся клочьями. Голос Катлины еще звучал в его ушах, когда на Николаса со всех сторон хлынула звездная ночь. Он вдохнул холодный воздух, и закашлялся и закричал, как новорожденный.

Шабаш ответил ему многоголосым воем.

От толпы несло вином и потом – женским и мужским. Но крепче всего, перебивая эти запахи, пахло чем-то сырым и холодным, неуловимо знакомым, но в то же самое время совершенно чуждым.

Рядом с ним двое голых, те, что привели его сюда, суетились над большим мешком. Мешок чуть вздрагивал.

С противоположной стороны ложбины спускался, прихрамывая, свиномордый – он нес на руках обмякшее тело. Николас направился туда, с каждым шагом ощущая, как просыпается, покалывая изнутри ледяными иголочками, его сила.

Тех, кто падал перед ним на колени, он отшвыривал ударом ноги. Дальше идти стало труднее. Завязнув в толпе пляшущих, Николас потерял из виду свиномордого. Кто-то повис на его плече, визгливо вереща. Женщина с песьим лицом… Николас поморщился от невыносимой винной вони и оттолкнул ее.

– Мальчик! – крикнул он, задрав голову вверх.

Как его зовут? Они вместе уже десять дней, а он до сих пор не знает его имени.

– Мальчик!

Крик взлетел и запутался в общем гаме.

Женщина, изрыгая малопонятные проклятия из неподвижной песьей пасти, снова подобралась к нему. Схватила за руку и тянула вниз, в грязь. В ругани ее проскальзывали умоляющие нотки. Николас вырвал руку и снова толкнул женщину – наверное, слишком сильно. Она врезалась в танцующую пару, все трое упали, опрокинув еще кого-то. Николас пошел вперед, ладонями раздвигая шабаш, как воду. Три раза ему пришлось бить кулаком тех, кто был чересчур навязчив: как это бывает после долгого, очень долгого сна, он не обрел еще достаточный контроль над своим телом – и, ударив последний раз, переборщил.

Человек в козлиной маске осел на землю со сломанной ключицей, но толпа не раздалась в сторону, чтобы пропустить Николаса. Опьянение и неистовство бешеного танца не позволяли участникам шабаша почувствовать страх. Вполне возможно, что многие не чувствовали и боли. Но вот на ярость – это Николас знал давно – любая толпа способна всегда. На то она и толпа. Малейшая неосторожность могла повернуть против него всех этих безумцев, но Николас сейчас думал не об этом.

Тот, с переломанной ключицей, возмущенно вопя, прыгнул на спину Николасу. Николас, не оборачиваясь, чуть сгорбился, встретив тяжелое тело острыми клинками своего позвоночника. «Козел», истекая кровью из множества ран, рухнул на землю, испустив единственный стон.

И этот стон послужил сигналом.

Обезумевшие люди набросились на Николаса, перед которым еще недавно опускались на колени, признавая в нем плоть от плоти того, кому они пришли сюда поклоняться.

Их было слишком много, и воспринимать каждого как отдельного противника не имело смысла. Николас перекрестил на лице руки, выставив вооруженные изогнутыми клинками локти, и крутанулся на пятках.

Один оборот, другой – шестеро повалились в грязь, зажимая страшные сеченые раны. Вокруг стало посвободнее – теперь можно было бить прицельно. Дважды он ударил обоими кулаками, один раз – стопой, с полного разворота. От этого удара ближайшего к нему переломило надвое – с хрипом, едва сочащимся из размозженной грудной клетки, он подлетел высоко в воздух и обрушился на головы стоящих позади. В сплошной человеческой стене обнаружился прогал – там, кажется, мелькнул свинорылый: туда-то и метнулся Николас.

Над ним снова замаячили ветвистые рога чудовищного черного козла. На одном из ответвлений судорожно извивалось щуплое тело… Уцепившись за воздетое к небу копыто, готовился спрыгнуть на землю свиномордый.

Он обошел его по краю ложбины?

Николас ринулся к истукану, ожесточенно пробивая дорогу кулаками. Через десяток шагов основная масса осталась позади, но несколько мужчин – они, кажется, были пьяны менее других – опередили его и теперь преграждали ему путь.

Они успели похватать оружие, сваленное у факелов. Двоих, бросившихся к нему с ножами, он смел одновременным ударом обеих рук. Перехватил летящие в него вилы, перекинул их в правую руку и, левой доставая из мешочка на поясе сюрикен, обломил черенок о голову подвернувшегося брюхатого мужика в лошадиной маске. Увернулся от свистнувшего у лица топора, поймал в захват вооруженную топором руку и сломал ее о колено, как ломают древесную ветку. Заоравшего от боли нападавшего он, стиснув поперек туловища, перевернул вниз головой и с силой ударил о землю. Хрустнули шейные позвонки, и крик смолк.

Теперь вокруг Николаса образовалось довольно широкое свободное пространство – впереди, у подножия черного истукана лежали в переломанных позах трупы. Позади медленно отступали оставшиеся в живых. Николас метнул сюрикен в ветвистые козлиные рога и тут же развернулся. Толпа колыхнулась и подалась назад.

Стальная четырехконечная звездочка, свистнув сквозь темноту, рассекла веревку. Тело, в этот момент дернувшееся особенно сильно, перевернулось и шлепнулось у подножия деревянного истукана плашмя.

Николас облегченно выдохнул. И тут увидел свиномордого, который пытался скрыться в сильно поредевшей, недоуменно копошащейся толпе. Он метнул второй сюрикен почти наугад, и сразу услышал вопль.

Теперь можно было не торопиться. Он нагнулся, сунув пальцы за отвороты сапог, и молниеносно выпрямился. Развел руки, демонстрируя сжатые в ладонях кинжалы.

– Как ты?! – не оборачиваясь, крикнул он мальчику.

– Хвала Пресвятой Деве… – ответил ему голос: сиплый, едва слышный, но совершенно очевидно принадлежащий взрослому мужчине, а не мальчику, – благодарю тебя, господин…

В этот момент толпа, взревев, покатилась на Николаса. Он метнул один за другим оба кинжала, проследил, как двое из передних рядов рухнули ничком, создав сумятицу и порядочно затормозив движение остальных; повел плечами, разминая руки…

Изготовился. Но атака захлебнулась. Десятеро или девятеро, среди большинство которых были женщины, подвывая и выкрикивая ругательства, отступали к подъему из ложбины, оставляя на дне ее валявшиеся тут и там в грязи трупы. Раненых не было ни одного.

Удивленный такой резкой сменой настроения нападавших, Николас заозирался – и услышал позади нарастающий треск.