Савойская терция - Чёрный Лев Страница 2

– Эгей, видать тебе весело было плыть, через моря! Если бы то дырявое корыто, гордо именуемое прохвостом Себастьяном Рупертом кораблём, пошло на дно, то ты бы утоп сразу, не доставив никому хлопот! А что привёз Руперт на этот раз? Баб, привёз? А то тут без баб, тоска смертная! Те, у кого есть жёны, держат их в строгости, под надзором и запретом, до них не доберёшься. Шлюхи, совсем озверели, берут дорого, за ночь спускаешь с ними всё, что накопил за месяц! Рабыня из местных, стоит ещё дороже, больше чем всё моё жалованье за год! Так что без баб, пропадаем мы тута! А ты как, монашек, бабу щупал? Целовал? А? Ох, мне бы дорваться до бабьего тела! Клянусь Страстями Христовыми, неделю бы не слез с неё!

– Не упоминай всуе, имя Сына Божьего, богохульник, – тихо и смиренно произнёс монах, но что-то было такое в его голосе, что стражник вскочил, а потом и рухнул на колени, подставив чело своё под благословение пастыря.

– Прости, отче! Прости!

Из дома у ворот, где располагалась стража, вышел молодой, франтовато одетый идальго, с лентой офицера через плечо.

– Что тут, Гарсиа? Почему ты прекратил стонать свою песню? – а потом тоже удивлённо уставился на монаха. – Это ещё что за чучело? Откуда ты взялся? – бормотал офицер, недоумённо наблюдая, как всегда отличающийся буйным и строптивым нравом здоровяк Гарсиа, склонил покорно голову под руку монаха, и ластиться под ней словно котёнок, закрыв глаза, а по покрытым пылью щекам его, оставляя две дорожки, катятся слёзы. – Да какого тут происходит?! Ты кто таков? Как звать тебя? С чем пожаловал? Слышь, ты, святоша?!

Не отвечая на вопросы и оскорбления, монах начал произносить молитву, и офицер, которого звали Ниньо, немного постояв, не отдавая себе отчёта в собственных действиях, упал на колени, и стал вслед за ним шептать слова молитвы.

Так весть о молодом монахе, одним лишь проникновенным словом Божьим, наповал сразившем отчаянного храбреца Ниньо Алвареса де Перейра-Карвахаля, быстро облетела маленький гарнизон Мелильи и всё христианское население города.

И чрезвычайно обрадовался прибытию столь сильного проповедника, отец-настоятель церкви Священного сердца Иисуса, дон Педро Хименес, из знатного и богатого рода грандов Тельес-Хиронов, знаменитого на всю Испанию.

Дон Педро был стар, он страдал подагрой и водянкой, к тому же подхватил, злостно треплющую его изношенное тело африканскую лихорадку, и знал, что дни его сочтены. Но он не мог умереть, не мог оставить паству свою, без Божьего слова и Его благословения! Теперь же, с прибытием этого монаха, дон Педро с радостью и улыбкой ожидал скорой смерти, как блага, как избавления от болезней и болей. Он предвкушал в мечтаниях своих, как входит в Чертоги Небесные, в Царство Божье, в Царство Небесное, и как в очию лицезреет Сына Божьего, Спасителя нашего Иисуса Христа!

– Подойди, – слабым, измученным голосом, просипел дон Педро. – Как звать тебя?

– Брат Альваро, – встав на колени, он впервые, за все годы своей ещё довольно молодой жизни растерялся, не зная, как облегчить страдания и муки, этого столь достойного человека.

Слава Педро Хименеса, бесстрашного миссионера и проповедника, долгие годы несшего Веру Христову вглубь пустыни Сахары, распространяя её среди дикарей-кочевников, была широко известна в Северной Африке и даже далеко за её пределами. И все священники и монахи, взвалившие на себя тяжкий груз миссионерства, наслушавшись рассказов о подвигах Педро Хименеса, хотели походить на него. Немало слышал о нём и Альваро, но он пришёл слишком поздно – отец Хименес умирал…

– Рукоположен ли ты в сан, брат Альваро?

– Нет, падре. Я лишь простой монах.

– Хм… Знаешь ли ты молитвы, Святое Писание, и все уставы церковной службы?

– Да, падре. В монастыре Святого Варфоломея, нас обучали этому.

– Хорошо… Но ты, слишком молод… Это, смущает меня. Ладно, подай мне всё необходимое для хиронтии.

Пристальным взглядом следил дон Педро за молодым монахом – всё ли он возьмёт что нужно, не ошибётся ли? Но брат Альваро оправдал возложенные на него надежды, немного дрожащими от волнения руками прикасаясь к священным предметам, предназначенным для проведения одного из основных таинств христианской церкви.

Облачившись и положа руку на склонённую голову Альваро, дон Хименес шептал:

– Исполнилось ли тебе 18 лет?

– Да падре, в прошлом месяце.

– Твёрд ли ты в Вере Христовой?

– Да падре. Я готов умереть за неё!

– Не страдаешь ли ты падучей, или какой другой тяжёлой хворобой?

– Нет падре, я абсолютно здоров!

– Не подвержен ли ты страшному содомскому греху?

– Нет.

Альваро покраснел, и это сквозь густой загар на его щеках, с удовлетворением отметил отец Хименес. «Скромный и непорочный юноша. Только такой и нужен, здешней буйной пастве, такой, кто будет служить примером подражания для многих заблудших душ».

Обряд продолжался, и после краткой исповеди и совместной молитвы призвания Святого Духа, с колен встал уже другой Альваро – рукоположенный священник святой христианской церкви!

Он не осмелился служить свою первую службу в главном храме города – церкви Священного сердца Иисуса, а выбрал для себя маленькую, но очень древнюю церквушку Девы Марии, затерянную в тени возвышающейся башни Рострогордо. Он сам выгреб оттуда огромные кучи мусора, вымел пыль и паутину, отмыл окна со старинными, ещё византийскими витражами.

Когда всё было готово, Альваро, с понятным волнением, стоя на ступеньках церкви, ожидал своих первых прихожан.

И они повалили толпами, желая послушать нового священника.

Проповедь была знатная!.. Нашёл отец Альваро, вроде бы простыми словами, лазейку в каждую душу, ниспосылая на мирян Благодать и Силу Христову. И в конце проповеди, плакали седые ветераны, прошедшие не через одну битву, и в раскаянии рвали на себе волосы, погрязшие в грехах проститутки, и давали клятвы не пить и более не играть, горькие пьяницы и азартные игроки. И стояла очередь перед алтарём с пожертвованиями, ещё большая выстроилась для исповеди и Святого Причастия.

Уважение к отцу Альваро ещё больше возросло, когда во время очередного нападения на город кочевников-берберов, он, не кланяясь стрелам и дротикам, ходил с молитвами по стенам, и для каждого у него находились слова утешения и одобрения. Не гнушался он оказывать помощь и раненным, не делая различия между благородным идальго или простым ратником-ополченцем из местных. Успевал он и к умирающим, ласковыми словами описывая перед всеми павшими за Веру Христову, райские кущи Царствия Небесного, слушал исповеди, отпускал им последние грехи, и до конца оставаясь рядом, принимал их последний вздох.

Слава его, хоть он совсем и не стремился к ней, упрочнилась, доверие паствы было получено, но Судьбе было угодно вмешаться, и полностью изменить его жизнь.