Обожжённая душа - Властелина Богатова Страница 2

— Попей, — вручила Божана ковш.

Даромила приняла питьё, да только глоток едва могла сделать, зубы так и стучали о деревянную посудину, а сама она ещё всхлипывала. Но понемногу успокоилась, делая глоток за глотком. Теперь, когда спало потрясение, она явственнее ощутила нанесённые мужем увечья: плечо всё больше болело, горела правая щека, а голова трезвонила как набат. Душила и тошнота. Почувствовав, как ей дурнеет с каждым вздохом, она выпила оставшуюся воду, утирая рукавом уста. Прерывисто вздохнув, отставила ковш. Божана беспокойно шарила взглядом по её лицу, будто пыталась угадать, о чём девушка задумалась, и верно ничего утешительного для себя не нашла, но сказать ничего не сказала, лишь тягостно вздохнула и присела рядом за стол.

— Вот, что я мыслю, — начала она. — Напиши весточку сестре Ярополка, позови в Орушь, пусть приезжает погостить. Он поди любит сердечно свою сестру.

Даромила фыркнула. Этот человек не способен на любовь, но верно женщина толково рассуждает. К Искре Ярополк испытывает самые тёплые чувства, на которые способен, но и то Даромила теперь уже подозревает, что это из чувства собственности он так лелеет сестрицу. И толку звать её? Поживёт она в Оруше, потом уедет, и муж снова возьмётся за своё. Божана прочла этот вопрос по глазам Даромилы, продолжила:

— За это время с ней сдружитесь, ты и поведай ей о Ярополке, пусть Искра осторожно поговорит с ним, побеседует, может, вразумит советом. Сгладится всё.

Даромила хотела было возразить, что замысел Божаны пустой, но задумалась глубоко. И уже внутри назревал другой замысел.

«Вот и пусть Искра намекнёт о чаде, пусть скажет ему, что Даромила бесплодна, тогда Ярополк спохватится…».

Вслух же ничего не сказала, только кивнула, соглашаясь с Божаной.

Даромила поднялась.

— Пойду, прилягу, голова разболелась, — бросила она, чувствуя опустошение.

Ярополк не станет врываться в её опочивальню. Муж наверняка уже утих. К вечеру, если вновь не уедет, позовёт к вечерней трапезе и будет вести речи, как ни в чём не бывало.

— Может, снадобье сварить? — предложила наставница.

— Не нужно. Я уже успокоилась. Спасибо тебе, — поблагодарила она женщину. — И провожать меня тоже не нужно.

Даромила вышла из полутёмного помещения, оставив наставницу, поплелась в женскую половину терема. Благо никто по пути ей не встретился, и она не увидела брошенные в её сторону сочувственные взгляды, в которых не нуждалась, и от которых в последнее время лишь ещё больше чувствовала свою ничтожность. Пусть и становились челядинцы свидетелями побоев, а вступиться побаивались. Ярополк в гневе, что бушующее море – попади под горячую руку, плетью накажет в десять, а то и в двадцать ударов. Потому и делали вид, что ничего не знают и не слышат. Вот и сейчас разбежались по закуткам.

В спокойствии преодолела она путь к лестнице, ведущей в её опочивальню. Ещё не рассвело, и в глубине терема стояла темень. А ведь проснувшись ныне, Даромила и предположить не могла, что день не заладится и обернётся болью. Её разбудила верная челядинка Полёва, принеся известие, что Ярополк вернулся и ожидает супругу. Она наскоро собралась, успев накинуть распашень, а внутри всё сжалось от недоброго предчувствия, и всё равно ведь пошла, глупая.

Даромила бесшумно скользнула в светёлку, по которой уже разлился утренний, серебристый свет, и которая выстыла за ночь. В полном одиночестве, бездумно вглядывалась в замутненное пузырем окошко.

Острог постепенно просыпался. Слышен был поднимающийся шум: карканье ворон, пение петухов, лай собак, говор челядинцев во дворе.

Полёва куда-то запропастилась. Помощь её больно сейчас нужна. Даромила бессильно опёрлась спиной о дверь, ноги едва держали — такая её взяла тоска, глубокая и холодная нахлынула, как зима. Внутри пусто сделалось, словно в сырой пещере. Прикусила губы, глаза защипало, но она сдержала рыдание. Хоть и горела щека, и раскалывалась, как орех, голова.

— Довольно, — шепнула она дрогнувшим голосом и, отстранившись от двери, прошла неспешно вглубь к столу, опустилась на лавку оставаясь равнодушной к боли.

«Уж не впервой, нечего теперь раскисать», — упрекала она себя.

И хорошо, что Полёва не спешит к ней. Нужно собраться с мыслями да подумать крепко и хорошенько обо всём. И всё больше её занимал замысел, коим не поделилась с родной наставницей Божаной.

«В глухомань уйду, к самым топям, к увягам, вдовицей назовусь перед чужим племенем, но не останусь жить с нелюбимым мужем».

И чем больше об этом думала, тем больше крепчала внутри, будто дитятко, что, осмелев, делает первые шаги.

«Пристроюсь к семейству ремесленников, работа уж для меня найдётся, молодая, силы ещё есть».

Мелькнула мысль о родичах. Отец, Есислав, верно спохватится о дочке родной, но Даромила отринула напрочь сомнения. Признаваться в том, что муж руку прикладывает – стыдобища для всего княжества Исбора. Ещё и слух пойдёт, что не смогла с мужем ужиться, наладить и сплести с ним узы, непутёвой назовут.

«И что тогда, ходить потом глаза ото всех прятать, коли на родину вернусь?»

Да хуже для Даромилы не было ничего, чем предстать в глазах родичей неудачницей, получить неодобрение отцово – хуже смерти. А ведь он так чаял на этот союз. Всё прахом!

Даромила взяла круглое зеркальце в резной деревянной оправе, втянув в себя воздух, заглянула в него. То, что увидела, не понравилось: глаза, мутные от слёз, были полны боли, да ко всему припухли. Замороженные ягоды Божаны не помогали, и синяк побурел на скуле, что не присыплешь его ни мукой, ни порошком мела – следы побоев заметят. Даромила хотела было отложить зеркало, но вгляделась в него ещё пристальней, чувствуя, как растекается непонятный жар в груди. Застыла, не в силах отвести взгляда от отражения. Божана говорила, что муж так бесится, потому как красивая больно девка ему попалась, другие мужчины заглядываются. Сейчас и в самом деле, несмотря на искажённое мукой лицо, красота её ничуть не портилась, влажные зелёные глаза казались ярче, и их обрамляли длинные светлые ресницы, а тёплого медового оттенка волосы и брови делали её лик светлым, что летнее солнышко. Разве могла она знать, что красота её обернётся несчастьем?

Сжав в подрагивающих пальцах зеркало, отложила его и расправила плечи, задумалась ещё глубже. С одной стороны замысел её был хорош. Искра, сама не сознавая того, поможет покинуть Орушь. И Ярополк ни за что не заподозрит во лжи жену. Но с другой, если отошлёт в канун зимнего Солнцеворота, в скрипучий Студень[1], и не захочет оставить ей какого-то наследства, то будет тяжело выстоять в холода.

Даромила на миг остановила ход мыслей. Всё же отошлёт весточку Искре, пусть приезжает, а там будь, что будет, уж как-нибудь уболтает её остаться до весны. И да помогут ей в том Боги…

[1] Студень — декабрь