Наука Плоского мира. Книга 3. Часы Дарвина - Джек Коэн Страница 2

– Ну… Еще Бóльшую Штуковину? – сказал профессор, чувствуя, что ступает на неизведанную территорию.

– Нет, сэр, – мягко ответил Думминг. – Следующий уровень – это Гигантская Большая Штуковина, сэр. Считается, что если мы сумели бы построить ГБШ, мы познали бы разум Создателя.

Волшебники замолчали. Какое-то время муха жужжала у высокого многосводчатого окна с витражным изображением аркканцлера Сломана, придумывающего специальную теорию слуда, а затем, оставив мушиное пятнышко на его носу, аккуратно вылетела в крошечное отверстие в стекле, которое еще два века назад пробил камешек, вылетевший из-под колес проезжавшей телеги. Сначала его не заделывали потому, что никому не было до этого дела, а теперь – потому, что так того требует традиция.

Муха родилась в Незримом Университете и под влиянием высокомагического поля стала гораздо умнее среднестатистической мухи. Но на волшебников, что удивительно, это поле никогда не производило подобного эффекта – вероятно, ввиду того, что большинство из них и так было умнее мух.

– Но мы же не собираемся ее строить, да? – спросил Чудакулли.

– Это могли бы счесть невежливым, – заметил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– А насколько большой была бы Гигантская Большая Штуковина? – спросил главный философ.

– Точно такого же размера, как вселенная, сэр, – ответил Думминг. – По сути, в ней была бы смоделирована каждая ее частица.

– Значит, довольно большая…

– Да, сэр.

– И я представляю, как трудно было бы найти место, чтобы ее поставить.

– Несомненно, сэр, – согласился Думминг, давно оставивший попытки объяснить членам старшего преподавательского состава принципы Большой Магии.

– Ну и прекрасно, – сказал аркканцлер Чудакулли. – Спасибо за доклад, мистер Тупс. – Он фыркнул. – Он восхитителен. Итак, следующий пункт: прочие вопросы. – Он обвел присутствовавших пристальным взглядом. – И поскольку вопросов больше нет…

– Э-э…

Произнесенное в данный момент «э-э» не сулило ничего хорошего. Чудакулли не любил, когда на совещаниях задавали вопросы. И вообще не любил пункт «прочие вопросы».

– Чего тебе, Ринсвинд? – Он бросил строгий взгляд через весь стол.

– Эмм… – произнес Ринсвинд. – Кажется, все-таки профессор Ринсвинд, не так ли?

– Конечно, профессор, – сказал Чудакулли. – Говорите, а то мы уже пропустили раннее чаепитие.

– С миром что-то не так, аркканцлер.

Волшебники все как один повернулись к аркканцлеру Сломану, придумывающему специальную теорию слуда, пытаясь разглядеть что-либо сквозь него.

– Не валяй дурака, приятель, – сказал Чудакулли. – Солнце же светит! Сегодня прекрасный день!

– Не с этим миром, сэр, – уточнил Ринсвинд. – С другим.

– Каким еще другим? – спросил Чудакулли, и тут выражение его лица переменилось.

– Только не… – начал он.

– Да, сэр, – сказал Ринсвинд. – С тем. С ним что-то не так. Опять.

Каждой организации необходим человек для выполнения работы, которую никто не хочет делать или которую, по негласному мнению, не нужно делать. Ринсвинд в настоящее время занимал девятнадцать таких должностей, включая ответственного за нормы гигиены и технику безопасности ^[2].

А будучи профессором жестокой и необычной географии, он отвечал за Глобус, который лежал на его столе в темном коридоре подземелья, в последнее время ставшем рабочим местом Ринсвинда. Работа его преимущественно состояла в ожидании, пока кто-то принесет ему какой-нибудь образец жестокой и необычной географии.

– Вопрос первый, – сказал Чудакулли, когда члены старшего преподавательского состава быстро шагали по влажным плитам. – Почему ты работаешь здесь? Что случилось с твоим кабинетом?

– Там слишком жарко, – ответил Ринсвинд.

– Но ты же все время жаловался, что тебе холодно!

– Да, сэр. Зимой так и есть. На стенах образуется лед, сэр.

– Ты же получаешь достаточно угля, разве нет?

– Более чем, сэр. По ведерку за каждую должность в день – согласно традиции. И в этом, собственно, проблема. Я не могу вразумить разносчиков. Они могут приносить либо все ведерца, либо ни одного. Поэтому чтобы оставаться в тепле зимой, мне приходится топить все лето, и от этого там так жарко, что невозможно работать… Не открывайте, сэр!

Чудакулли, едва приоткрыв дверь, сразу же захлопнул ее обратно и вытер лицо платком.

– Очень уютно, – сказал он, жмурясь от пота, заливавшего глаза. Затем он повернулся к маленькому шару, лежавшему на столе перед ним.

Диаметром он был около фута – по крайней мере, так казалось снаружи. Изнутри он был бесконечен; большинству волшебников осознание подобных фактов давалось без труда. Он содержал всё – при заданном значении «содержания всего», но по умолчанию фокусировался на крошечной частичке всего содержащегося, небольшой планете, которую в настоящий момент покрывал лед.

Думминг Тупс повернул омнископ, прикрепленный к основанию стеклянного купола, и принялся наблюдать за маленьким замерзшим миром.

– На экваторе одни руины, – доложил он. – Они так и не построили штуку, которая подняла их в небо и позволила покинуть планету ^[3]. Должно быть, мы что-то упустили.

– Этого не может быть, мы же все уладили, – возразил Чудакулли. – Помните? Все люди убрались оттуда до того, как планета оледенела.

– Да, аркканцлер, – признал Тупс. – И в то же время нет.

– Если я попрошу тебя это объяснить, ты сможешь сделать это словами, которые я смогу понять? – сказал Чудакулли.

Некоторое время Думминг смотрел на стену, и его губы шевелились, будто он подбирал слова.

– Да, – наконец заключил он. – Мы изменили историю мира, направив его так, чтобы в будущем люди смогли покинуть планету до ее замерзания. Но, судя по всему, затем произошло нечто, изменившее его обратно.

– Опять? В последний раз это были эльфы! ^[4]

– Я не думаю, что они попытались сделать это снова, сэр.

– Но мы же знаем, что люди спаслись до того, как все замерзло, – сказал профессор современного руносложения. Оглядев лица присутствовавших, он неуверенно добавил: – Или нет?