Риджийский гамбит. Дифференцировать тьму - Евгения Сафонова Страница 2

На первом курсе универа история с воздыхательницами начала повторяться, и Сашка решил воспользоваться проверенным способом. Только вот пыл Машки Сусловой, положившей на него глаз ещё на вступительных, это не охладило. Она засыпала Сашку сообщениями в социальных сетях, щеголяла призывными декольте и не уставала делать прозрачные намёки на то, что всё равно своего добьётся. Не помогало ни наличие меня, ни холодные ответы Сашки, из которых недвусмысленно следовало, что Машка ему нужна, как квадратному уравнению четвёртый коэффициент. Уже два года однокурсница сверлила меня взглядом, при большей материальности способным сделать лоботомию, и продолжала играть в сталкера; и не в того, который у Стругацких, а в того, которого с английского переводят как «упорный преследователь».

А я улыбалась, притворялась и терпела. Помогала Сашке готовиться к экзаменам, давала ему списывать. Любила те же фильмы, что и он, слушала ту же музыку, смеялась над теми же глупостями.

И знала: у меня никогда не хватит духу сказать ему, что для меня он давно уже не просто друг…

— Ладно, Снежик, я за новой видухой, — объявил Сашка, когда мы уже вышагивали мимо серых вод Москвы-реки.

— А старая чем не устраивает?

— На той неделе выходят третьи «Лефт ин спейс». [2]Обещают улётную графику, боюсь, старая не потянет.

— Опять ужастики, — я поморщилась, — лучше б в стратегию какую со мной поиграл! Надоело с компом сражаться.

— Да у тебя разве выиграешь? Нет уж, уволь, — хмыкнул Сашка. — Что делать будешь?

— Пожалуй, по набережной прогуляюсь. Погода хорошая.

— Ладно, тогда вечером спишемся, а завтра приезжаю к тебе. Готовиться к последнему бою… Часов в одиннадцать уже проснёшься?

— А ты?

— Придётся. — Сашка чмокнул меня в щёку. — До завтра!

Я долго провожала взглядом его долговязую фигуру, удаляющуюся по направлению к метро. Потом, не обращая внимания на удивлённых прохожих, села на гранитный парапет, обрамлявший реку. Обняла руками колени, уставилась на позолоченную солнцем воду. Сейчас она почти не казалась мутной — и даже не вызывала ужасающих мыслей о её химическом составе.

Наверное, со стороны я выглядела странной… но я была странной. И в этом одна из причин того, что сейчас я сижу здесь, а не иду в обнимку с Сашкой отмечать успешно сданный экзамен. Только вот, к сожалению, измениться я не могу.

Да и не хочу, если честно.

Тьфу. Надо что-то делать. Нельзя же всю жизнь ходить безответно влюблённой! В конце концов, любовь — просто сочетание определённых гормонов. Я считаю себя в силах создать искусственный интеллект, но не могу справиться с собственным организмом?..

— Поссорились, что ли? — проворковал сладкий голосок за моей спиной.

— Нет, позагорать решила, — не оборачиваясь, скучающе откликнулась я. — Что ж вы со Светкой до кафе не дошли? Заблудились в трёх домах?

— Дело есть. — Серьёзность в голосе Машки всё-таки заставила меня повернуть голову. — Снежка, надо поговорить.

— Да? — Я в замешательстве поправила очки. — И о чём же?

Однокурсница склонила рыжеволосую голову.

— Отпусти Сашу, — с неожиданной решимостью произнесла она. — Ты ведь его не любишь, я вижу! А он страдает!

От удивления я чуть не свалилась в реку.

— Это ты ещё с чего взяла?

— Ваши отношения… они… нифига не такие! Не такие, какие должны быть! Ты не можешь дать Сашке то, чего он заслуживает! — в её голосе прорвались истеричные визжащие нотки. — Я прям вижу, как у тебя в голове постоянно циферки щёлкают! Ты как робот, тебе б только книги, учёба и комп, а Сашка… — тираду прервало восторженное придыхание, — он романтик, только из-за тебя это не показывает!

Моя ответная усмешка была окрашена горечью.

Как любят люди судить о том, о чём ни черта не знают…

— Вот как. — Я отвернулась. — Сусликова, иди, куда шла. Этот разговор контрпродуктивен.

Мне её фамилия всегда казалась смешной. И да, я с первого же курса искажала её в «Сусликову». По-моему, это куда точнее отражало суть владелицы.

И Машка, конечно же, кличку возненавидела.

— Дура я была, — неожиданно вырвалось у однокурсницы. — Думала, до тебя дойдёт. Но ты ж нас презираешь, так, Белоснежка? Презираешь простых смертных. Всех, кто не так гениален, как ты.

Казалось, я могла слышать, как бурлят её мысли, доведённые до точки кипения.

— Зачем сразу так? — равнодушно ответила я. — Не всех. Только тех глухих тугодумных индивидуумов, которые в данный момент мешают мне наслаждаться видом закатной реки.

Наверное, в этот момент в глазах у Машки помутилось от гнева.

Наверное, в этот момент все извилины в её мозгу распрямились от ненависти.

Наверное, в этот момент она шагнула ближе ко мне, и я ещё могла оглянуться, увернуться…

Но всё это я сообразила лишь тогда, когда от резкого толчка потеряла равновесие — и судорожно вцепилась в толкнувшие меня руки, балансируя на краю.

Поздно.

Несколько секунд, в течение которых я, свалившись с гранитного парапета, летела в реку, растянулись в бесконечность; а потом вода залилась в глаза, в нос, в уши, в изумлённо открытый рот. Я лихорадочно взмахнула руками, пытаясь разглядеть сквозь тёмную муть просвет поверхности, закашлялась — и хлебнула ещё.

Не думаю, что Машка всерьёз намеревалась меня убить. Наверное, просто хотела сделать… что-нибудь. Что-нибудь гадкое. И сделала это — прежде, чем подумать.

Но это было не важно.

А важно было то, что я не умела плавать.

Боль сдавила грудь железными обручами, в глаза прыгнули странные зелёные пятна — и всё исчезло.

Первое, что я помню после того, как в моих глазах померк свет, — поцелуй.

Поцелуй, вместе с которым кто-то отчаянно пытался вдохнуть в мои лёгкие воздух.

Но, впрочем, можно было обойтись и без этого — ведь сам факт поцелуя изумил меня настолько, что я немедля открыла глаза и резко села, едва не расшибив своему спасителю нос; жадно вдохнула, судорожно закашлялась, и вода хлынула у меня изо рта.

— Что… кто… — отплевавшись, прохрипела я, лихорадочно моргая. Очки куда-то делись, так что лицо спасителя, поспешившего отпрянуть, виделось сквозь пелену близорукости.

Я отчаянно сощурилась. Когда это не помогло, вскинула руки, натянула веки, сделав себе «китайские глазки», — и мир наконец обрёл чёткость, позволив мне с удивлением рассмотреть человека, сидевшего передо мной. В длинных, насквозь мокрых серых одеждах, походящих на мантию.

Потом, с ещё большим удивлением — того, кто стоял рядом: с кожей цвета серого пепла, с волосами цвета снега, с глазами цвета солнца.