Зона поражения - Василий Орехов Страница 2

Оп-паньки! Я вжался в прогнившие шпалы.

Утверждают, что пуля из «калашникова» легко пробивает металлический рельс. Эта не пробила: звонко срикошетировав, она скользнула в заросли кустарника на краю котлована, разорвав полотнище порыжелой листвы. Видимо, была на излете.

Наступила гнетущая тишина. Отзвуки выстрелов медленно растворялись в пространстве, расплывались огромной полусферой, расползающейся к горизонту. Через несколько мгновений шорох дождя окончательно поглотил их.

ПДА тревожно завибрировал: слепая собака, учуяв свежее мясо, бросила свою тухлятину и рысцой приближалась ко мне. М-мать, как вовремя! Я попытался перекатиться через второй рельс, но стоило мне чуть приподняться, как очередная пуля навылет пронзила рюкзак. Я снова распластался между рельсов, чувствуя, как острый гравий впивается в тело. В рюкзаке что-то радостно захлюпало, и куртка на спине промокла насквозь: фляга с водкой приказала долго жить. Вечная память тебе, верная фляга.

Собака, сообразив, что мясо не двигается, осмелела и прибавила ходу. Выбравшись из кустарника на насыпь, она скакала по шпалам тяжелым галопом, явно собираясь сытно отобедать. Это была светло-коричневая тварь размером с ньюфаундленда, с вылезающей клоками шерстью и похожая на омерзительную помесь дворняги с обезьяной. На бегу она далеко выбрасывала задние ноги, ее раскачивало из стороны в сторону, и вообще она передвигалась так, будто в ее теле переломана добрая треть костей. Однако слепая собака не была ранена: такая походка присуща всему ее мутировавшему племени. Морда у собаки была морщинистая, среди глубоких складок кожи прятались едва заметные щелочки глаз. Глаза этим тварям без надобности – они ориентируются на запах, звук и мысли жертвы и ориентируются, к сожалению, превосходно.

Я попытался дотянуться до ножа на поясе, но короткая очередь с соседнего холма разбросала гравий у меня перед носом, заставив с проклятиями вжаться в трухлявые шпалы. Стрелял определенно один – следовательно, остальные сейчас обходят меня с двух сторон. Отмычки, среди которых как минимум двое – бывшие военные, явно имели некоторые познания в тактике ведения боевых действий на открытом пространстве.

Четырех отмычек подобрал мне Бубна, и еще одного молодого нашел в лягушатнике я сам – здоровяка Володю Шпака по кличке Резаный, бывшего десантника со шрамом во всю щеку, которого после демобилизации, наобещав золотые горы, сослуживец на один сезон притащил в Зону. Отмычки или мясо – так называли молодых, необстрелянных сталкеров, которые нанимались лазить за Периметр в команде с опытными ветеранами и, выходя на маршрут, в опасных местах обязаны были работать «мясом», «отмычками» для аномалий – идти впереди, чтобы не подвергать лишнему риску жизнь ведущего. Безымянный сослуживец Резаного сгинул еще весной, послужив отмычкой Мухе, а Резаному довелось погибнуть только вчера. На него полностью разрядилась огромная мясорубка, превратив его в дымящийся кусок дерьма, хотя за мгновение перед этим я готов был поклясться, что коридор полуразрушенной фабрики чист из конца в конец. Проклятие. Жаль Резаного, он был толковый малый, и рано или поздно я сделал бы из него человека. А потому, что не таскай мясо из котла поперед батьки! Нечего было соваться без команды, ведь он отлично знал, что в незнакомом месте расслабляться нельзя, это я им всем вдалбливал с самого начала. А еще более нельзя расслабляться в знакомом месте, потому что это опаснее всего. В Зоне все нестабильно, все меняется быстрее, чем успеваешь запомнить и привыкнуть. Именно этим обусловлено первое правило сталкера: никогда не возвращаться тем же путем, каким пришел. Благополучно преодолев ловушки аномалий и охотничьи угодья мутировавших тварей, сталкер на обратном пути невольно расслабляется, начинает ощущать себя в безопасности, однако в течение нескольких часов на чистых ранее местах возникают новые мясорубки, на металлических предметах нарастают ржавые волосы, ветер наметает жгучий пух, из подземных коллекторов выбираются кровососы и бюреры, в котлованах и на кладбищах брошенной техники устраивают засады зомби, мародеры и безумные сталкеры из темных группировок.

Выброс застал нас вчера на обратном пути. Выброс, как обычно, совершенно неожиданный – прогноз Че обещал катаклизм лишь к вечеру следующего дня, когда мы давно уже должны были добраться до Чернобыля-4. Нашей команде пришлось срочно искать укрытие в полуразрушенном подвале, где мы и обосновались. Переждав выброс и устроившись на ночлег, отмычки еще долго едва слышно шушукались в своем углу, и это меня сразу насторожило. Не о чем им было шушукаться. Вымотанные сложным, почти суточным переходом по Милитари, они должны были уснуть как убитые, едва опустившись на пол. Да и дисциплину я в своей команде поддерживал суровую – при помощи убедительного кулака. И тем не менее отмычки оживленно что-то обсуждали – неразборчивым шепотом, осторожно, стараясь не разбудить ведущего, то есть меня. А бунт на корабле всегда начинается с перешептываний за спиной капитана.

Старательно прикидываясь спящим, я пристально вглядывался в чернильную темноту, чтобы ненароком не уснуть на самом деле, и пытался не пропустить ни малейшего шороха с противоположной стороны подвала. Однако отмычки наконец угомонились, и я, выждав еще около часа, позволил себе расслабиться. Это была ошибка. Если бы я не заснул в ту ночь, возможно, все пошло бы по-другому. Скорее всего, я без дальнейших проблем привел бы всех троих целыми и невредимыми к торговцу, получил причитающиеся деньги и отправился отсыпаться к Динке. Нападать открыто они бы не рискнули даже втроем. Однако я был страшно утомлен, поскольку вылазка оказалась гораздо сложнее, чем я рассчитывал. А отмычки логически рассудили, что, убрав командира, они вполне смогут вернуться самостоятельно по уже достаточно безопасным нижним уровням и получить за артефакт меньше, конечно, чем получил бы на руки я сам, но больше, чем если бы я явился к торговцу лично и самостоятельно делил выручку на всех.

Не исключено, что главную ошибку я допустил еще раньше. Не следовало принимать их сразу так жестко в оборот. Однако Кислый откровенно борзел, и необходимо было наглядно продемонстрировать ему, кто здесь главный медведь в берлоге. Что я и сделал. А потом погиб Резаный. Погиб глупо, на ровном месте, и отмычки заметно напряглись, хотя Резаный был виноват сам. А потом навернулся Сухарь – и тоже исключительно по собственной дурости: я предупреждал, чтобы след в след. Навернуться, когда тебя ведет Хемуль, – это надо очень постараться. Однако Сухарю удалось. На мгновение он ступил в сторону – и угодил ногой в невидимую на бетонном полу гравитационную плешь. Его тут же распластало по полу, а ногу, попавшую в аномалию, просто расплющило. Мы ничем не могли помочь – костыль Сухарю можно было только отрезать, однако это пришлось бы сделать так высоко, что никак не получилось бы наложить жгут. Пару минут мы ковырялись вокруг орущего благим матом Сухаря, а потом я без разговоров пристрелил его одиночным, чтобы не мучился и не привлекал к нам внимание местных тварей, и погнал уцелевших отмычек дальше. Сухарь все равно умер бы от болевого шока или от потери крови, но морда у Обоймы вытянулась так, словно я стрелял именно в него. Наверное, следовало объяснить им, что к чему, что Сухаря уже не спасти, но я устал, как собака, психовал из-за Кислого и обжег себе шею жгучим пухом. Мне было не до того, чтобы щадить чувства щенят.