Маскарад - Терри Пратчетт Страница 2

И все равно… суеверие это очень старое, старше книг, старше письменности. Подобные предрассудки тяжким бременем ложатся на тонкую резиновую ткань человеческого существования и тянут за собой людей.

Кроме того, Маграт уже три месяца, как замужем. Это означает, что к первой категории она больше не принадлежит. По крайней мере, – поезд мыслей нянюшки слегка дернуло, и он сошел на боковую ветку – скорее всего не принадлежит. Нет, даже наверняка не принадлежит. Молодой Веренс выписал себе самое современное пособие. С картинками, и каждая стадия обозначена номерочком. Нянюшка знала об этом, потому что однажды, во время очередного визита вежливости, проскользнула в опочивальню и провела очень поучительные девять минут, пририсовывая к картинкам в книжке усы и очки. Не может быть, чтобы у Маграт и Веренса что-то не получилось… Они все преодолели и справились – хотя до нянюшки доходили слухи, что совсем недавно Веренс осторожно наводил справки, нельзя ли где прикупить пару фальшивых усов. В общем, пройдет совсем немного времени, и Маграт с полным правом будет причислена ко второй категории: все-таки картинки в книжке – великое дело.

Разумеется, матушка Ветровоск очень величественно изображает независимость. Из нее так прямо и прет, что никтошеньки ей для счастья не нужен. Однако тут есть одна загвоздка: своей независимостью и самодостаточностью надо кичиться перед кем-то. Люди, которые ни в ком не нуждаются, нуждаются в том, чтобы люди вокруг видели, что они абсолютно ни в ком не нуждаются.

Это как с отшельниками. Чтобы пообщаться с Вечностью, вовсе не обязательно лезть на высоченную гору и морозить там свое хозяйство. Нет, тут все дело во впечатлительных дамочках, которых периодически приводят к вам на экскурсию, чтобы они нарушали ваше гордое уединение своими восторженными ахами-охами.

…Нужно опять стать троицей. Когда трое собираются вместе, жизнь начинает бить ключом. Да, случались ссоры и приключения, и было на что матушке позлиться, но ведь ей лишь в удовольствие, позлиться-то. По сути дела, подумала нянюшка, матушка Ветровоск только тогда и бывает самой собой, когда злится.

Да. Надо опять стать троицей.

Иначе… взмахнут в ночи серые крылья, или лязгнет заслонка печи…

Рукопись всячески сопротивлялась прочтению, так и норовя рассыпаться.

Собственно говоря, это была и не рукопись вовсе, а собрание старых мешочков из-под сахара, конвертов, салфеток и клочков древних отрывных календарей.

Издав недовольное мычание, господин Козлингер сгреб в охапку заплесневелые записки и собрался было бросить их в камин.

Но тут взгляд его привлекло некое слово.

Он прочел, и взгляд потянулся дальше, пока не достиг конца предложения.

Потом господин Козлингер дочитал страницу, при этом несколько раз возвращаясь к уже прочитанному. Ему даже не верилось, что он читает то, что читает.

Он перевернул страницу. А потом опять вернулся к предыдущей. И так он читал все дальше и дальше. В какой-то момент господин Козлингер вытащил из ящика письменного стола линейку и окинул ее задумчивым взглядом.

Затем открыл буфет, где содержались те напитки, что покрепче. Бутылка, сжимаемая неуверенной рукой, весело зазвенела о край бокала.

Господин Козлингер посмотрел в окно, на здание Оперы, которое высилось на противоположной стороне улицы. Маленькая фигурка подметала лестницу.

– О боги… – пробормотал он себе под нос, после чего решительным шагом направился к двери. – Господин Стригс, не мог бы ты зайти на минутку? – позвал он.

Главный печатник вошел в кабинет, сжимая в руке пачку гранок.

– Придется заставить господина Резника выгравировать одиннадцатую страницу заново, – похоронным голосом сообщил он. – Он считает, что слово «голод» состоит из шести букв…

– Прочти вот это, – сказал Козлингер.

– Я как раз собирался пойти пообедать…

– Прочти.

– Но согласно правилам Гильдии у меня есть право…

– Прочти – и посмотрим, что станет с твоим аппетитом.

Господин Стригс неуклюже уселся и взглянул на первую страницу.

Отложил ее в сторону.

Через некоторое время он открыл ящик письменного стола и вытащил линейку, на которую долго и задумчиво смотрел.

– Ты прочел о Банановом Изумлении? – осведомился Козлингер.

– Да!

– Подожди, ты еще не знаешь, что такое «Биг Смак».

– Вообще-то, моя бабушка отлично готовила, так что пальчики оближешь…

– Это не то, что ты думаешь, – в тоне Козлингера звучала абсолютная уверенность.

Стригс принялся листать дальше.

– С ума сойти! Неужели это действительно можно приготовить?

– Какая разница? Немедленно отправляйся в Гильдию и найми всех гравировщиков, которые сейчас не заняты. Чем старше возрастом, тем лучше.

– Но еще не отлиты предсказания на грюнь, июнь, август и сплюнь для следующего «Ещегодника»…

– Забудь. Всегда можно использовать старые гранки.

– А если читатели заметят?

– С чего бы вдруг? До сих пор не замечали, – возразил господин Козлингер. – Ты же знаешь, как все делается, не мне тебя учить. В Клатче пройдут Поразительные Аджиковые Дожди и случится Загадочная Гибель Серифа, Осиная Чума грозит Очудноземью. Ну и так далее. Нет, вот это поважнее будет.

Он опять невидящим взором уставился в окно.

– Куда важнее…

И господин Козлингер предался любимой мечте всех издателей. В этой мечте фигурировали штаны, карманы которых были доверху набиты золотом, и двое слуг, нанятых специально, чтобы поддерживать штаны.

Гигантский, с колоннами, усаженный горгульями фронтон анк-морпоркской Оперы величественно возвышался над Агнессой Нитт.

Агнесса остановилась. По крайней мере, большая ее часть. Агнессы было много. Более удаленным от эпицентра регионам, чтобы остановиться, требовалось некоторое время.

Ну вот. Наконец-то. Теперь она может войти, а может уйти прочь. Это и называется «сделать выбор, который, быть может, изменит всю вашу жизнь». С проблемой выбора Агнесса сталкивалась впервые – раньше всегда выбирали за нее.

На размышления у Агнессы ушло довольно много времени – сидящий неподалеку голубь даже всерьез задумался, а не пристроиться ли на ночевку на огромной и довольно-таки унылой черной шляпе с обвисшими полями. В конце концов Агнесса решительно направилась вверх по ступенькам.

Ступеньки подметал какой-то паренек. То есть теоретически он должен был их подметать. На самом же деле он с помощью метлы перемещал мусор с одного места на другое, видимо считая, что смена обстановки еще никому не вредила, – и кроме того, какая прекрасная возможность завести новых друзей. На пареньке было надето длинное, слегка маловатое для него пальто, а топорщащуюся шевелюру украшал не совсем уместный черный берет.