Маска чародея - Дарелл Швайцер Страница 2

Мне исполнилось десять. Хамакине — три. В маминых волосах появилась седина. Мне кажется, Тьма начала окружать нас именно в том году. Медленно, но неизбежно из волшебника, творившего чудеса, отец стал превращаться в чародея — черного мага, которого все боялись.

Наш дом стоял на самом краю Города Тростников, там, где начиналось Великое Болото. Это просторное здание с громадным количеством кое-где обветшавших и покосившихся куполов, с напоминавшими узкие пеналы комнатами и зияющими, как глаза, окнами отец приобрел у священника. Дом стоял на высоких сваях в самом конце длинной набережной, соединявшей его с городом. Если идти по этой набережной в противоположном направлении, можно было вначале пройти одну за другой улицы из старых, частенько заброшенных домов, затем выйти на площадь рыбного рынка, потом — на улицу писцов и изготовителей бумаги и наконец — к огромному порту, где стояли корабли, напоминавшие дремлющих китов.

Сразу за нашим домом располагалась плавучая верфь, и я частенько просиживал там, глядя вдаль, на город. Сваи, бревна и громадные здания вытягивались передо мной до горизонта, словно необычайный лес, темный и бесконечно таинственный.

Иногда мы вместе с другими мальчишками устремлялись на своих лодках в плаванье в эту неизвестность и где-нибудь на заброшенной верфи или на куче мусора, или на песчаной отмели играли в свои тщательно скрываемые от взрослых игры — и тогда от меня ждали чудес, волшебства.

Если предоставлялась такая возможность, я отказывался, напуская на себя важный и таинственный вид, чтобы скрыть, что в магии я разбираюсь не больше них самих. Иногда, используя ловкость рук, я проделывал какие-то фокусы, но чаще всего я попросту их разочаровывал.

Но все же они терпели меня в надежде, что когда-нибудь я окажусь способным на большее, да еще потому, что боялись отца. Позже, когда подступила Тьма, они стали бояться его еще больше, и тогда я уже в одиночестве греб в полумраке под городом в своей крошечной лодке, постоянно натыкаясь на деревянные сваи.

Тогда я еще не все понимал, но мать с отцом все чаще ссорились, и я наконец заметил, что она его боится. Однажды она заставила меня поклясться, что я никогда не стану таким, как отец, «никогда-никогда не буду делать того, что делает он», и я поклялся священным именем Сюрат-Кемада, совершенно не представляя, что именно я ей обещал.

Позже, когда мне было уже пятнадцать, проснувшись однажды среди ночи, я услышал рыдания матери и сердитые крики отца. Его хриплый голос срывался на визг, временами в нем не было ничего человеческого, мне показалось, что он ругает ее на каком-то незнакомом мне языке. Затем раздался шум, грохот, что-то упало на пол, и наступила тишина.

Хамакина проснулась и села на кровати.

— Ах, Секенр, что это было?

— Тише, — прошептал я. — Не знаю.

Раздались тяжелые шаги, и дверь в спальню распахнулась. В дверном проеме стоял отец, лицо его было бледным, в широко раскрытых глазах застыло странное выражение, в руке он держал фонарь. Хамакина отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом.

Так он простоял почти минуту, словно не видя нас, но постепенно выражение его лица стало более осмысленным.

Казалось, он что-то вспоминает, выходя из глубокого транса. Когда он заговорил, голос его дрожал.

— Сын, боги послали мне видение, но оно касалось тебя — ты должен стать мужчиной и узнать, какая судьба тебя ожидает.

Больше заинтригованный, чем испуганный, я встал с постели. Босые ноги моментально замерзли на гладком деревянном полу.

Отец старался взять себя в руки, успокоиться. Он дрожал крупной дрожью, прислонившись к дверному косяку. Он попытался сказать что-то еще, но слова застряли у него в горле, а в расширившихся глазах снова появилось безумное выражение.

— Сейчас? — спросил я, с трудом осознавая, что говорю.

Отец резко подался вперед. Он грубо схватил меня за рубашку. Хамакина вскрикнула, но он не обратил на нее внимания.

— Когда боги посылают видения, они не думают, удобно ли это смертным. Сейчас. Ты должен прямо сейчас отправиться на болота, и тебе будет ниспослано видение. Ты останешься там до рассвета.

Он выволок меня из комнаты. Я оглянулся на сестру, но отец плотно закрыл дверь у меня за спиной и запер ее снаружи на щеколду. Фонарь он задул.

В доме стояла кромешная тьма и пахло речным илом и чем-то еще, чем-то ужасным. Это были запахи дыма и разложения.

Отец открыл люк. Прямо под ним у причала были привязаны все наши лодки.

— Иди. Сейчас.

Дрожа от страха, я на ощупь спустился по лестнице. Стояла ранняя весна. Дожди вот-вот должны были закончиться, но пока воздух был прохладным и влажным.

Отец захлопнул люк у меня над головой.

Я нашел свою лодку, залез в нее и сел, скрестив ноги, чтобы спрятать ступни под рубашкой. Рядом что-то плеснулось раз, потом другой. Я сидел тихо, судорожно сжав весло, готовый в любой момент ударить им, отбиваясь от неведомой опасности.

Постепенно тьма начала редеть. В просветах между облаками над болотами появилась луна. По отливающей черненым серебром воде скользили тени и бежали волны. Неожиданно я обнаружил, что вокруг меня плавают сотни крокодилов — на поверхности виднелись лишь их ноздри и глаза, блестящие в тусклом лунном свете.

Я едва сдержал крик, с трудом заставив себя сидеть тихо-тихо. Я понял, что началось видение — живые бестии без труда могли бы перевернуть лодку и сожрать меня. В любом случае, они не могли быть настоящими — так много крокодилов никогда не собирается в одном месте.

Наклонившись, чтобы отвязать от причала веревку, я довольно отчетливо увидел, что твари не были крокодилами — тела у них были человеческими с бледными, как у утопленников, спинами и ягодицами. Это были эватимы — вестники бога реки. Я не раз слышал, что встреча с ними ни для кого не проходила бесследно — либо человек вскоре умирал, либо с ним говорил сам бог.

Отец оказался прав — это действительно было пророческое видение. Или я должен вот-вот умереть — прямо здесь и сейчас.

Я немного проплыл вперед, стараясь двигаться как можно осторожнее. Эватимы расступались передо мной. Мое весло не коснулось ни одного из них.

Я услышал, как позади во тьме кто-то спускался с нашего крыльца по лестнице. Что-то тяжелое плюхнулось в воду. Эватимы, все как один, ожесточенно зашипели. Мне показалось, что надвигается буря.

Наверное, я греб много часов подряд, пробираясь между сваями, бревнами и опорами, временами прокладывая себе дорогу веслом, пока наконец не вышел на глубокую чистую воду реки. Позволив течению подхватить лодку, я оглянулся на Город Тростников — он выгибался вдоль болот, словно огромный дремлющий монстр. То тут, то там мелькали сторожевые огни, но сам город был погружен во мрак. Никто не выходил ночью за порог дома: после заката в воздух поднимались темные, как густой дым, тучи москитов, на болоте было полно призраков, встававших из топи в тумане, но сильнее всего боялись эватимов, слуг Сюрат-Кемада с крокодильими головами, которые во тьме выползали из воды и, волоча за собой тяжеленные хвосты, ходили по пустынным улицам, как люди.