Невеста - Карина Демина Страница 2

Вряд ли он понимает смысл, но тон улавливать должен.

— Давай, мой хороший. Меня зовут Эйо. Радость. Это доброе имя, отец сам вырезал его на коре родового дерева…

…и запечатал собственной кровью, но спустя сутки имя исчезло.

Дерево не любило полукровок.

— Ты мне свое имя не скажешь, верно? Ничего страшного, главное, уйти отсюда. Найдем тихое местечко и поговорим. Ты и я.

Он слушал меня внимательно. И шел, слава лозе первозданной. Неловко, так, как ходят калеки или люди, слишком долго лишенные движения. А я думала, что даже сейчас он способен меня убить одним ударом лапы. И будь в здравом уме, убил бы.

Нас не пытались остановить. Шептались. Глядели вслед. И держались поодаль.

Повезло.

Площадь осталась позади. И улица, размытая вчерашним дождем. Стена. Ворота. Стражник, сунувшийся было наперерез. Я повернулась к нему и зашипела.

Отпрянул, свернув пальцы кукишем: наивная попытка защититься от проклятия.

За воротами — разъезженный и скрипучий мост через пересохший овраг. А там и дорога, с которой я благоразумно свернула. И уже на поле, заброшенном, поросшем молодым ивняком и высокой снытью, я позволила псу перевести дух.

— Устал? Это с непривычки. Долго тебя держали взаперти?

Не месяц и не два. Чтобы довести бойцового пса до такого состояния, нужно время и умение. Я слышала, что палачи ее величества весьма искусны, а времени, судя по всему, у них имелось с избытком.

— Хочешь пить?

Конечно, он хотел. Сколько он стоял на привязи? Час? Дольше? Местное солнце палило нещадно, даже у меня по спине струйки пота текли, что уж о нем говорить.

И воду почуял.

Подался вперед, потянулся к фляге, но отобрать не пытался. Поскуливал только.

— Подожди немного.

В последние недели я почти не тратилась, а фляга была невелика. Вода охотно отозвалась на просьбу. Разумеется, в чудо-зелье она не превратится — чудо-зелье вообще из человеческих сказок родом, — но боль приглушит и силенок хоть сколько, да прибавит.

— Возьми. — Я вложила флягу в руки, помогла сжать пальцы и поднести к губам. — Осторожно. Не спеши. Я не буду забирать. Это все — тебе.

Он пил жадно, но все же сдерживая себя. Не давился. Не расплескивал воду. Знает цену?

Ну да, пытки бывают разными. Это я на своей шкуре усвоила.

Осушив флягу, пес перевернул ее и вытряхнул последние капли на язык. О том, когда он в последний раз ел, можно было и не спрашивать.

— Больше нет? Ничего. Сейчас мы пойдем в одно место, там воды много. Целый ручей. И еще заводь есть. Напьешься вдосталь.

А я заодно попробую тебя отмыть и посмотрю, что еще сделать можно.

Лес встретил меня прохладой и дружелюбным шелестом.

— Я вернулась, — сказала я ему, касаясь шершавого листа.

И молодой вяз затрепетал, делясь новостью с остальными: Эйо вернулась.

Это ненадолго.

Лес знал, что скоро я уйду, и печалился, роняя сухие серьги берез. Но у деревьев короткая память, и грустить подолгу они не умеют. Зато любопытны сверх меры. Тонкие ветки бересклета потянулись к моему спутнику, скользнули влажноватыми молодыми листочками по щеке и убрались.

…чужой… мертвый…

— Живой, — возразила я, покрепче сжимая руку, хотя вырваться пес не пытался. Он шел по узкой тропе, почти след в след, и черная мошкара спешила на запах крови.

…мертвый.

Возможно, лес видел больше, чем я с моим осколком истинного дара, а быть может, ему просто хотелось, чтобы пес умер. Желательно здесь, в ложбине, укрытой прошлогодней листвой. Сквозь полог ее пробивалась трава, и серебристые стволы осин подымались колоннами к самому небу. Ветер дразнил деревья, и осины дрожали, перешептываясь.

…отдай. Здесь его не найдут.

Лес укроет тело надежно, опутает коконом корней, спрячет до весны и даже дольше. Пес большой, его надолго хватит. И старые деревья вновь наедятся досыта, чтобы через год или два пустить молодые побеги. Поросль схлестнется в схватке за место, солнце и остатки еды, и кто-то опять погибнет, чтобы стать пищей остальным.

Тот человек, который восторженно писал об альвах, называя источником их силы «чудесную магию самой жизни», явно предпочитал смотреть на листья. А корни, они ведь в земле, легко и не заметить.

…так надо.

Лес не оправдывается. И я знаю, что так надо, но пса не отдам.

…ему не будет больно.

— Отстань! — Я раздраженно хлопнула по кольчужному панцирю сосны. — Он просто измучен до крайности. Это же не повод, чтобы убивать.

И опять, зачем я спорила?

Оставить пса здесь, попросить прилечь и усыпить. Это я умею. А дальше лес и сам справится. Псу и вправду не будет больно, он умрет совершенно счастливым и… и, быть может, это наилучший вариант?

Милосердный в чем-то.

…слабый.

У леса своя логика. Слабые существуют для того, чтобы накормить сильных. И неважно, временная ли это слабость или врожденная, но в некоторые леса такой, как я, лучше не заглядывать. Нынешний же был слишком далеко от Холмов, и потому я чувствовала себя в полной безопасности.

И пса он не тронет. Тот брел за мной, отчетливо подволакивая левую ногу.

— Уже недалеко. Пришли почти.

Я устроилась в овраге с пологими склонами. Здесь было красиво: красная глина в решетке корней. Зеленая моховая грива. И толстое одеяло прошлогодней листвы. Деревья клонились друг к другу, почти соприкасаясь кронами, но не настолько, чтобы вовсе заслонить солнце. А по дну оврага пробирался ручей. Чуть ниже по течению вода собиралась в старой яме и была темной, кисловатой на вкус, но главное — в ней еще звучали отголоски силы. Я легко соскользнула, цепляясь за торчавшие из склона корни. Пес же попробовал пойти по моим следам, но оказалось, что он слишком тяжел и неуклюж.

Или слеп!

Как я сразу не поняла, что его чересчур долго держали в темноте. Он чуял овраг, воду, меня и поспешил. Споткнулся, полетел кувырком, по листве, по камням, под нею скрытым, а лес, пытаясь поймать законную добычу, торопился вытолкнуть острые ребра корней.

— Прекрати! — крикнула я лесу, который и не вздумал подчиниться.

На листьях остался кровяной след.

А пес, упав, лежал.

Живой. Я ведь чувствую, что живой, но сердце все равно колотится… Было бы кого жалеть, Эйо. Они-то небось тебя не пожалели бы. И не пожалеют, если найдут с этим.

Пес не шевелился. Замер, подтянув колени к груди, обняв руками. И голову в плечи вжал. Характерная поза. В лагере быстро учились принимать такую. Иногда помогало.