По велению короля - Ирма Грушевицкая Страница 2

Горы и лес – вот два главных богатства нашего графства. На горных пастбищах паслись многочисленные стада овец. В лесу произрастал знаменитый дуаерский кедр. Обозы с королевской данью были заполнены качественной древесиной, тюками с шерстью тончайшей выделки, искусными изделиями наших кузнецов и ремесленников. Дуаер был маленьким, но богатым графством. Возможно, по этой причине король Ролло смирился с выбором своей любимицы.

В лесу я могла находиться целый день. Он кормил и поил меня, укрывал от дождя и ветра. Обучал, а я с удовольствием впитывала подаренные им знания. Каждая тропинка была исхожена, каждая полянка изучена. Лес никогда не предавал меня и всегда был моим другом. А ещё он подарил мне встречу с Жакобом.

Его называли ведуном. Потому что он и вправду много ведал. Жакоб жил в глубине леса, в хижине, сложенной из камней в корнях векового кедра. Он довольно редко выходил к людям - в основном, чтобы пополнить запасы или продать свои снадобья. Жакоб знал всё о травах и растениях, произрастающих в лесу, и умело использовал их целебные свойства. Он мог излечить любую хворь, за это его любили и уважали. А у ребятишек его косматая грива и великанский рост вызывали благоговейный трепет. 

Я видела его в замке, но, гуляя по лесу, ни разу не встречала. А он, как оказалось, присматривал за мной. Это выяснилось в тот день, когда моя любовь к лазанью по деревьям чуть не обернулась трагедией. Сосновая ветка – такая крепкая и надёжная на вид – неожиданно надломилась, и с высоты в десяток локтей я полетела вниз. Удар о землю был такой силы, что из меня выбило дух. 

Когда сознание возвратилось, первое, что я увидела, было склонённое надо мной лицо лесного ведуна.

- Вроде и птица, но вроде без крыльев. – Это было первое, что он сказал мне. 

Я испугалась и заплакала, а он, ощупав мои руки и ноги, убедился, что ничего не сломано, и, словно пушинку поднял с земли. Всю дорогу до замка он нёс меня на вытянутых руках, ступая медленно и осторожно. 

Дома поднялся страшный переполох. Мама очень рассердилась, подумав, что это Жакоб напугал меня. Он не оправдывался, и его с проклятиями выгнали из замка. Я попыталась его защитить, но мои объяснения никто не слушал. На следующий день Жакоб пришёл снова - уже с целебной мазью для моих ссадин и отваром для укрепления сил. Его снова прогнали, и на долгое время он пропал из виду. Мне было запрещено ходить в лес. Но когда я снова в нём оказалась, то первым делом отправилась искать Жакоба. Так зародилась наша дружба.

Сначала я просто ходила за ним. Смотрела, как аккуратно он ставит силки, как собирает ягоды и шишки, осматривает деревья, лечит их. Иногда он позволял ему помогать. Мы мало разговаривали, но потихоньку Жакоб начал обучать меня своим премудростям. Как охотиться, как ловить рыбу, как добывать съедобные корешки. Какое растение в каком виде и от каких болезней используется. Когда лучше собирать травы. Как их хранить, чтобы они не потеряли свои целебные свойства и соки. Что из них идёт на отвар, а что необходимо истолочь в пыль. Листья крапивы, первоцвета, корни калгана, кровохлёбки, кора крушины, кедра – всему был свой срок и своё предназначение. 

- Нужно, чтобы люди знали о лесе. Ты, птица, слушай. Вот уйду я, а ты займешь моё место. Так я вроде и живой буду. 

Он так и звал меня – птица. А я его - дядюшкой.

Иногда мне надоедали его монотонные рассказы и каждодневный труд, и я долго не приходила. Но, когда возвращалась, он всегда начинал с того, на чём мы остановились. Когда я ленилась, Жакоб сердился. Бывало, он хвалил меня, но только за дело. 

Помимо ведовства, у Жакоба я училась вести хозяйство. У него были коза, куры, маленький огород. Он показывал, как ухаживать за ним, как доить козу, как выжимать масло и печь хлеб. Помогая ему, я стала присматриваться к укладу жизни в замке и потихоньку помогать матери в её каждодневном труде. 

Неужели уже тогда Жакоб знал, что мне это может пригодиться? 

Иной раз я ловила себя на мысли, что старый ведун действительно знает намного больше, чем говорит. Будто он знал то, чего не ведали другие.

- Знания – они в сердце. В глазах, в душе тоже есть знания. Чем больше их, тем ты свободнее. 

- Мама говорит, что у меня нет свободы, дядюшка. 

- Птицы свободны. Они сами находят свою судьбу. Вот и ты найдёшь и приведёшь в дом. 

Его загадочные ответы всегда успокаивали меня, а в сердце поселялась надежда, что всё будет хорошо.

Я была во дворе, когда через замковые ворота въехала телега в сопровождении нескольких рыцарей. Лежавший в ней темноволосый мужчина – излишне худой и бледный - по-хозяйски окинул взглядом двор и крепостные стены. 

Моник, наша кухарка, несшая из коровника кувшин с молоком, внезапно уронила его и схватилась за сердце:

- Милорд!

Следом я услышала крик мамы. Она выбежала из донжона и тут же без чувств рухнула на каменные ступени крыльца. Так я поняла, что этот измождённый, заросший бородой человек – мой отец.

Дома он быстро пошёл на поправку. Но хромота и плохо работавшая права рука будут беспокоить его всю жизнь. 

После его возвращения наступил год процветания и благоденствия для всего Дуаера, который закончился со смертью мамы. Я очень боялась, что отец вскоре последует за ней. 

Те дни я помню плохо. Горе затопило замок и окрестные земли. С уходом мамы из них будто ушла сама жизнь. 

Бланш во всём винила отца и новорожденного брата. Она заперлась в своей комнате и, как и отец, всецело предалась горю. Мне ничего не оставалось, как самой начать заботиться о том, чтобы жизнь в замке не останавливалась: хлеб пёкся, бельё стиралось, скотина вовремя доилась. Для брата я нашла кормилицу. И по вечерам после дневных трудов шла в отведённые ему комнаты. Будучи, по сути, сама ещё ребёнком, в пищащем свёртке я видела продолжение мамы. Он словно подпитывал меня её силой, уверенностью в себе, стойкостью.

Потихоньку, по шажочку жизнь возвращалась в своё русло. Малыш рос здоровым, хозяйство велось безупречно, припасы на зиму и корма для скотины заготавливались в срок. Ежегодные обозы для короля вот-вот должны были покинуть замок. И даже Бланш, пережив своё горе, вскоре смилостивилась по отношению к брату, а ещё через некоторое время стала негласным опекуном маленького Кристофа. 

Единственное, что меня беспокоило в то время, - это состояние отца. Скорбь не отпускала его. Сначала я его жалела, потом стала сердиться. 

- Сердцевину вынули. Как у кедра, - говорил о нём Жакоб. – Вынь сердцевину, и самое могучее дерево упадёт. Так и человек. 

Мне ещё не хватало жизненного опыта, чтобы помочь отцу справиться с горем. Я приходила в его покои каждый день. Он сидел у окна в любимом мамином кресле и, уставившись в одну точку, молча слушал меня. Желая пробудить у него интерес к жизни, я рассказывала обо всём: о замке, о том, как идут дела у лесорубов, на пастбищах. Сколько пшеницы было посеяно, сколько фасоли собрано. Рассказывала, как растёт брат.