Иннис. Последняя из хранителей - К. Т. Рин Страница 2

Мы садились в дальней беседке или просто ложились на траву. Солнце, отражаясь в золотой калитке, слепило глаза. Мы разговаривали.

– Что за этими воротами?

– Город.

– А за городом?

– Другие города… И леса…

– А за ними?

– Море.

– А за морем?

Рэй пожимал плечами.

– Ничего. Там все заканчивается.

Часовой смотрел безучастно, как будто не видя нас, но сам не упускал ни одного движения. Мама все чаще стала выходить с нами, постоянно подзывала меня по дурацким причинам, отвлекала… А у меня было так мало времени. Мне нужно было надышаться им, запомнить звук его голоса и тепло ладони так, чтобы хватило на всю жизнь.

Часы работают. Это не они, это я почти сломалась.

Я подошла к окну, сжала в руке край занавески. Мелкая лилия, вышитая на ней, смялась под моими пальцами. Мне открылся сад. Наш сад. Такой же, как вчера, как позавчера, вплоть до самой маленькой травинки. Я могла бы нарисовать его с закрытыми глазами, если бы умела рисовать.

Часовой вот-вот повернет за угол. Нужно быть осторожной, чтобы меня не заметили. Я так сильно сжала занавеску, что услышала треск под самым потолком – лопнул крючок, и край занавески сорвался с карниза. Я разжала ладонь и приготовилась. Длинная тень часового лениво ползла за ним. Он шел не спеша в заданном ритме, который я, как и всё в саду Ависов, знала наизусть. Шаг за шагом. Скоро, совсем скоро он повернет за угол и исчезнет из виду.

Я готова, нужно только чуть-чуть подождать. Мама расстроится, Вульфус будет в ярости, но меня тянет какая-то неведомая сила. Что-то вроде гигантского магнита заставляет меня высунуться в окно, жадно глотнуть воздух, почувствовать сладкий запах хвои, идущий от моей сосны. Я смотрю за часовым, считая про себя каждый его шаг. Сосна радуется, ждет те заветные тридцать секунд, когда первый часовой уже скроется за стеной, а второй еще не появится из-за угла. Она шепчет мне, соблазняет опустить ногу на ее ветку. «Ничего страшного, я не уколю». Я сама не понимаю, как оказываюсь внизу. Сосна заговорщицки подгоняет меня пушистыми лапами, и я бегу.

Сначала тяжело, нерешительно, подпрыгивая от боли в голых ступнях; потом невесомо, будто не бегу, а лечу, и мне уже не страшны никакие часовые, потому что я птица и меня не поймать. Я зарываюсь в кусты сирени, сердце колотится в эйфории, и я жду, когда второй часовой скроется за стеной. У меня будет еще пятнадцать секунд – первый часовой ходит быстрее второго.

Я снова лечу, не оглядываясь. Впереди невыносимо ярко сверкает золотая ограда. Сплошная, с мелкими витиеватыми узорами, она никого не пропустит. Я ныряю под нее, в небольшой подкоп, который когда-то выкопал Рэй. Листья, скрывавшие мою лазейку, послушно взлетают и тут же опускаются, чтобы спрятать меня.

Ненадолго, но я свободна. Мне хочется смеяться, дразнить часовых. Я снова их одурачила! Хочется увидеть, как Вульфус косит от ярости глаза, как задыхается от злобы. Что будет, если он узнает? Наверное, мне заколотят окно.

Я качаю головой и снова взлетаю. Бросаюсь вприпрыжку через пряный, душистый лес. Он, как всегда, просторен, великодушен, бесконечен, и, только забравшись на самое высокое дерево, можно увидеть далекие огоньки другого мира. Впереди, там, куда мне никогда не добраться, возвышаются небоскребы, прикрывшись призрачной пленкой облаков. Они неосязаемы и невесомы, без начала и конца.

Мне ничего не нужно, я дышу лесом. Земля здесь другая – мягкая, прохладная. В ней утопают ступни. Вокруг меня изумрудными полотнами кружится листва, деревья приветствуют, машут, свистят… Хочется поговорить с каждым, обнять их стволы, поцеловать ветки. Хочется послушать их радостный шепот, но времени так мало.

Они все понимают. Отпускают меня, едва коснувшись. Подгоняют, расступаются, открывая путь. Я иду долго, по давно протоптанной тропинке. Я тороплюсь, чтобы успеть до заката. Мне нужно увидеть ее. Только она может мне помочь.

Я всегда любила деревья, замирала с затаенным дыханием перед их красотой. Но я не знала, кто они. Я чувствовала их, понимала их шелестящий шепот, но не могла назвать по имени. Как и всегда, когда я чего-то не знала, я спросила Рэя. И он меня научил.

Ива.

Как это красиво. Словно древняя печальная песня. И-ва.

Моя ива раскинулась посреди поляны и радостно расправила ветки, завидев меня. Она выше и шире всех деревьев, что я когда-либо видела. Под ее кроной могла бы спрятаться дюжина человек, но это мое убежище. Мое и Рэя.

«Ива», – говорил Рэй, и я не могла поверить, что у такого могучего дерева такое нежное имя. Моя ива казалась невероятно сильной: будь она человеком, непременно стала бы высоким статным мужчиной, – как Вульфус, только добрее. Рэй смеялся над моей фантазией, качал головой. Я снова спрашивала, а он снова отвечал. Он подарил мне столько книг… «Там все ответы», – говорил он. Я брала их и прятала под иву, так и не прочитав ни одной.

Она уже близко. Я могла протянуть руку и коснуться ее прядей.

– Здравствуй, – прошептала я.

Она молчала, как будто затаившись.

– Здравствуй, – повторила я.

Ива чуть качнулась. Это было странно и совсем на нее не похоже. Наверное, что-то случилось. Она хочет сказать мне, предупредить. Я прислушалась к ее легкому шелесту.

«Ты здесь не одна».

– Не одна…, – растерянно повторила я.

Солдаты Вульфуса? Хотелось повернуться и убежать прочь, скрыться в своей комнате, притвориться спящей. Что со мной будет? Что еще они могут мне сделать?

Странно, но ива дышит мерно. Она спокойна. Ее тонкие прутья опускаются мне на плечи, тянут внутрь. Никто не знает, что я здесь. Это только мое убежище. Только мое. И Рэя.

Я вдруг перестала дышать. Тревога сменилась радостной надеждой, и я одним движением раздвинула листву, в мгновение оказавшись под ее сенью.

Но это не он. Не Рэй.

Незнакомый человек, ровесник Вульфуса. Неопрятный, оборванный, в серых закатанных штанах и выцветшей, когда-то зеленой футболке. Он сидел на наших с Рэем подушках, испачкал грязными ботинками наше с Рэем одеяло. Он спал, прижавшись к стволу моей ивы, вздымая и опуская чуть округлый живот. В темных, неровно остриженных волосах застряла листва и всякий мусор. Его густые брови изнуренно опустились над веками, а на пыльных щеках белели дорожки от слез.

Я схватила первую попавшуюся книгу и осторожно ткнула ему в грудь.

Он тут же открыл глаза. Большие и круглые даже спросонья. Прочистив горло, он оперся на руки и, кряхтя, поднялся. На его лице появилась дикая улыбка, и он шагнул вперед.

Я попятилась. Язык почему-то не слушался, отказывался говорить. Мужчина удивился моей реакции и замотал головой. Несколько травинок вылетели из его шевелюры и плавно опустились на землю.