Его кошмарная невеста - Мстислава Черная Страница 2

Я прошлась по залу, выполнила несколько прыжков, пробежалась. Прежде чем лезть, надо привыкнуть к телу заново, несколько суток мёртвой неподвижности вряд ли прошли бесследно. Пальцы гнулись, руки-ноги слушались, зрение, пожалуй, даже улучшилось. Про слух и обоняние говорить рано. Пульса нет. Интересно, какая у меня теперь температура тела? На последнем прыжке я зацепилась стопой за юбку и некрасиво растянулась. Та-ак.

Перемазанное землёй платье было испорчено. Отстирать, вероятно, можно, но легче выкинуть. Я подобрала юбку и рванула вдоль шва снизу вверх. Будь я живой, ничего бы не получилось. У мёртвой сил прибавилось. Ткань поддалась, и я укоротила юбку, оставив её до середины бедра. Вот теперь можно попытаться влезть по колонне к потолку. По деревьям лазать получалось — и здесь получится.

Конечно, всё оказалось не так просто, два раза я сползала по скользкой поверхности вниз. На третий получилось. Я дотянулась и зацепилась за край плиты, на миг зависла, будто простыня на верёвке, подтянулась и, не оставляя себе времени на сомнения, разжала ноги. Удержалась. Зависла под потолком на одних руках.

— Траш!

Рывок. Я влезла головой в щель, потолкалась локтями, угнездилась, подтянула сначала одну ногу, потом другую.

Поклонение Тьме приравнено к государственной измене. Уцелевшие после гонений храмы надёжно скрыты, например, как наш, в толще земли под кладбищем. Мама почти ничего не успела рассказать… Так больно… Но раскисать не время.

У меня над головой слой земли толщиной в три моих роста и нужно выкапываться. И ладно бы песок! Глина забивалась в рот, в нос, в уши, под ногти. Я сама себе напоминала червяка-переростка или гигантского крота. Так и представляю, могила зашевелится, приподнимется бугорок. Случайные зрители с криком бросятся врассыпную. Ой, траш! Нельзя мне случайных зрителей.

Я прикинула, как близко поверхность. По ощущениям — уже на расстоянии вытянутой руки, вряд ли больше. Я прислушалась и задумалась. По идее, на кладбище крестьянам делать нечего: принесли, закопали и ушли. Но мало ли… Подозрительных звуков снаружи не доносилось.

Восставшие мертвецы из старых сказок по поверьям могли чуять живых. А я? То ли не могу, то ли никого нет. Ладно, зайдём с другой стороны. В тех же сказках нежить нутром чует, ночь на улице или день, затянуто небо облаками или ясно. Вроде бы солнце. Лучше подождать. Богиня, конечно, говорила, что каждый миг я должна двигаться к цели, но сомневаюсь, что фразу следует понимать буквально. Я замерла, прислушалась к ощущениям, и сомнений не осталось — наверху солнце.

Что же, пока я жду, почему бы не подумать ещё раз? Занятие-то всяко полезное. И начать хотя бы с того, что и убийцы, и предатель Горис из поместья давно ушли. Про убийц я знаю только то, что их трое, и они мужчины. Лица были скрыты, имён они не называли. Ясно, что не за деньгами пожаловали. Их послали уничтожить жрицу и её семью.

— А говорили, трудно будет, — сказал главный.

Эта фраза подтверждает моё предположение. А ещё из неё можно понять, что раньше эти люди с жрицами не сталкивались. Ну да, карателей за ненадобностью упразднили несколько столетий назад.

Я сплюнула глину, набившуюся в рот. Вытащила из глаз стекляшки. Они не мешали, но давно пора избавиться.

Итак, убийцы вышли на Гориса, значит и мой путь лежит к нему. Я знаю, что родню он отправил на ярмарку в ближайший город. Обман? Вряд ли — больше идти некуда, а в городе транспорт. Стало быть, ближайшая цель определена — ярмарка. Осталось решить, что делать с крестьянами. С одной стороны, они разграбили поместье и неплохо бы намекнуть им, что вещи следует вернуть. Я собираюсь ожить, и в будущем имущество мне понадобится. С другой стороны, целее буду, если тихо скроюсь.

Солнце опустилось за горизонт. Я выждала ещё пару часов, пусть сумерки выгорят дотла и мне останется чернильно-чёрная ночь. Верхний слой почвы легко разрывался. Капля усилий, и из-под ладони исчезла преграда. Пальцы обдул прохладный ветерок. Живые по-прежнему не чувствовались. Я освободила вторую руку, теперь поизвиваться червяком. Выбралась.

От норы я отползла на четвереньках, медленно встала, огляделась. Ночь скрадывала цвета, деревья на фоне ночного неба казались изломанными чудовищами. Вдали высился осиротевший дом. Я глубоко вдохнула, пробуя воздух на вкус. Какая прелесть… И жизнью тянет со стороны деревни. Пожалуй, я всё-таки навещу крестьян.

Дыру в земле пришлось закапывать и маскировать. Хорошо хоть вылезла в стороне от своей могилы. Её я, кстати, нашла. И её, и родительские. Вместо надгробий некрупные камни с острыми гранями. Имена криво выведены краской на дощечках. Староста видать постарался, в деревне он слывёт самым грамотным. Я положила родителям по букетику свежесорванных ромашек, выбросила увядшие цветы. Да, я понимаю, что оставляю след, но и не такой уж он подозрительный. Мало ли кто поклонился господам тайно…

— Я обязательно вернусь и приведу ваши могилы в порядок, — пообещала я, — а пока спите спокойно. Я со всем справлюсь.

Ответа не последовало, да и не ждала я. Простилась и, не оглядываясь, побрела к дому.

Кто сказал, что мёртвым не бывает больно? Мне было. И в отличии от живых, я не могла выплакать своё горе. Глаза оставались сухими.

К дому я кралась через сад, скользнула тенью к боковому входу, попробовала дверь. Естественно, незаперто. Дверь открылась без единого скрипа, Горис смазывал петли за три дня до прихода убийц. Уже тогда готовился? Я зашипела, тотчас прижала пальцы к губам. Тише надо себя вести, тише. Хотя живых рядом нет, не чую. Я пересекла коридор, снова прислушалась. Гостиная встретила пустотой: мебель вынесли, ковры, картины, вазы забрали. Со стен оборвали драпировку, с окон — шторы. То ли какой девушке на приданое ткань пойдёт, то ли торговцу продадут. Мало ли тех, кто готов платить за краденое.

— Траш! Траш! Траш!

Убью. Вдох-выдох. Движение воздуха через лёгкие подействовало успокаивающе. Крестьян оставлю на десерт, когда оживу. Подумаешь, вещи выгребли. С тем же успехом дом мог сгореть. Я пробежалась по комнатам: как и ожидала, вычистили всё.

Зато на тайники крестьянам ума не хватило. Я проверила все три: в кабинете, в спальне, в подвале. Семейные реликвии, родовые драгоценности, документы, деньги, словом, всё самое важное и ценное уцелело. Забирать с собой не имело смысла, поэтому я перепрятала сокровища в самый надёжный из тайников — в подвале, закрыла тяжёлую плиту, начертила знак тьмы. С домом тоже прощаюсь.

До деревни я добралась в предрассветный час, остановилась у крайнего двора. Ощущение жизни щекотало ноздри. Я облизнулась и поймала себя на мысли, что думаю о крестьянах, как о еде. Поворачивать обратно не стала, но и принюхиваться себе запретила. Перебралась через плетень, прошла огородом, обогнула сарай. И стоило мне приблизиться к очередной избе, как из будки выскочила собака и зашлась истошным лаем. Я шарахнулась. Собака бросилась, захрипела, повиснув на цепи, и вновь залилась лаем. Дверь избы распахнулась. Первым на улицу выскочил вихрастый парень с вилами в руках, за ним чуть более крупный мужчина с лопатой и топором, заткнутым за пояс. В последний момент я успела скрыться за углом. Чурбаки сложены очень удачно, сначала на них, потом на край крыши. Вскарабкалась я бесшумно и замерла. Собака продолжала сходить с ума.