Последний из Рода - Наталья Авербух Страница 19

— Там сочтемся, — сообщил он.

И вышел. Я — за ним…

— Как тебя зовут? — кинул рыжий через плечо.

— Тиан Ни… Тиан Берсерк.

— Знатное имя! — присвистнул он. — Самое то, для Воина. А я Лис.

Сразу вспомнился рыжий лис из сна с белой полосой по хребту….

Все-таки пророческий…

Нара

Со двора убежала бегом. Бросив в комнате гитару — на что она мне? Не хочу больше жить! Не хочу. Быть человеком не хочу. Думала, думала, думала…

Нет, не затеряться мне среди людей. Не вынести такой жизни — всюду опасность, всюду враги, голоса, лица, взгляды…

И без него. Так нельзя, неправильно!

Княгиня дала мне смертное тело, но сути моей не изменила! Я не могу жить вдали от Рода. Вдали от… от него.

Ничего. Продаст гитару — хоть часть потраченных на меня денег вернет. Хотела и плащ бросить, но не смогла. Даже платок проклятый не забыла. Очень уж ветер дул, аж уши заболели. И сумку взяла с бельем и мелочами, что купил он уже по дороге: гребнем, простенькими бусами, зеркальцем маленьким.

Уже за околицей засмеялась. Пропадать иду — уши болят, о мелочах беспокоюсь! Дура ты Нара, нескладеха. Но платок бросать на землю не стала. Как мы с Тианом из-за него препирались… Мерзкая тряпка стала мне дороже — как последний подарок друга, как его слова и помощь в беде. Хотя никаким оберегом платок, конечно, не был.

Ночная темнота не пугала. Не пугали нависшие ветки деревьев, не пугал зловещий их шорох и треск.

Ветер дул. Вернись дурочка, куда ты одна? Пропадешь в лесу, потеряешься…

Сзади раздались голоса. Ночные, пьяные.

Я припустила бежать.

Какая разница — куда?

Вперед, назад, вправо, влево…

Лишь бы подальше.

Поскорее.

Уйти, пропасть, потеряться.

Меня хлестали ветки деревьев. Сначала я успевала отводить их от лица, но потом с каждым шагом, который уводил меня от Тиана, я видела все хуже и хуже, пока, наконец, не наступила темнота. Дура ты баньши, дура. Это ради него ты живешь, это ради него ты дышишь, это о нем ты можешь и должна знать абсолютно все. А о себе ты не знаешь даже, что тебя ждет впереди.

Я повернула назад. Не то, чтобы хотелось вернуться, только… стало страшно.

Я никогда не боялась темноты, но ночной лес стал для меня воплощением Хаоса, когда я поняла — ничего не вижу перед собой. Не знаю, что будет дальше. Такова моя жизнь? Теперь?

Княгиня! Отними у меня смертное тело, не хочу!

Не хочу быть человеком, не хочу так!

Не хочу мерзнуть на ветру, не хочу чувствовать боль, голод, усталость…

Нет, нет и нет!

Я упала на колени. Взмолилась на истинном.

Тишина.

Только лес как будто хохочет над глупой баньши, сделавшей неправильный выбор.

Княгиня! Эйш-тан! Великая!

Нет.

Далеко она, не ответит. Реи'Линэ закрыла мне путь. Проклятая Княгиня! За что? Зачем? В чем я провинилась? Какая кому разница, стал Воином человек или не стал? Другой станет, мало ли сумасшедших в смертных землях? Дался ей этот Род! Ну на что ей мой Тиан?!

Я поднялась, иду. Уже осторожней, медленней: нащупываю дорогу перед собой. Холодно в лесу. И есть хочется. И болит исцарапанное ветками лицо. А еще пуще болит опаленное чужим огнем сердце. Тиан… Видеть тебя не хочу!!! А не видеть… не смогу наверное…

Лес шумит. Издевается. Баньши никогда не жили ни в лесах, ни в степях. Вообще не жили на природе. И по дорогам мы не мотаемся. Нам нужен Дом. Дом, где Род будет растить детей.

А лес шумит. Смеется. Пропадешь, дурочка, потеряешься… Уже потерялась.

Что я свернула не туда, стало понятно, когда хрустнули под моей ногой ветки, и я провалилась в яму. К счастью, по самому краюшку пришлось. К счастью — потому что в середину ямы был вбит здоровенный кол. Кажется, это называется волчьей ямой…

Дура! Чему обрадовалась?! Смерти избежала? Зачем?

Я совсем замерзла, потому что холод появился не только снаружи — расползся изнутри, заставляя неметь пальцы. Я поняла — из ямы не выбраться. Слишком скользкие и крутые края, слишком высокие…

Я умру тут. Медленно и страшно.

Раньше утра охотник яму проверять не пойдет… если вообще сегодня пойдет.

Но какая разница — когда. Я и к утру успею стать окоченевшим трупом.

Нет. Не успею. Раньше я стану грудой раздробленных, разгрызенных крепкими зубами костей.

Вдалеке завыли волки. Заплакали. Обо мне ли? По нему ли?

Волки…

Нехорошее предчувствие кольнуло то, что заменяло мне душу.

Волки, или псы?

Было мгновение там, в Больших Окунях, когда я почувствовала присутствие. Но не до страхов было, не до выяснения. Решила — почудилось. В смертном-то теле я только с пяти-шести шагов узнаю их.

А если не обозналась? Если и впрямь…

Не Реи'Линэ — ее не сопровождают волки, не ее они приветствуют, не ей поют… Нет…

Другой. Безумный. Самый непредсказуемый из них, самый опасный.

Князь Осеннего Листопада. Ли'Ко. Осенний Лис…

О, Хаос! А я бросила Тиана!

Что же я натворила?!

Тиан

Он шел чуть впереди, перепрыгивая-перетекая через корни, отводя ветки и чувствуя себя, словно рыба в воде. Или лис в лесу.

Ко мне лес не был так доброжелателен. Мне казалось, я слышу, как он шепчет: «Злой… Чужой… Огненный…»

Изредка маг останавливался, поводил острым носом, кивал самому себе, и шел дальше. Он не оборачивался, не проверял, не отстал ли я. То ли ему было все равно, то ли…

Странный он какой-то…

— Эй, далеко еще? — окликнул я Лиса.

— Полчаса, — ответил он.

Вновь тишина, лишь промозглый ветер что-то шепчет в голых ветвях.

А Лис вдруг остановился, неуверенно огляделся и уселся прямо на землю — стылую, смерзшуюся. Покопавшись в сумке, он вытащил оттуда флягу и два кособоких бутерброда с сыром.

— Будешь? — спросил.

— А может не стоит? Пойдем, а? Нара же уйдет дальше еще.

— Никуда она не уйдет, — отмахнулся он бутербродом. Когда он кусал, мне показалось, что сверкнули острые клыки. — В яме твоя Нара сидит. Волчьей. Так что не денется никуда. В порядке все с ней, не дергайся. Пару синяков заработала, так ей это только на пользу пойдет.

Я сел рядом. Маг хмыкнул и кинул заклинание — стало теплее. Стукнули друг о друга бусины-заколки. Он протянул мне оставшийся бутерброд. Я машинально взял. Шумно отхлебнув из фляжки, он протянул мне и ее. Вино какое-то слабенькое, но хорошее — я такого и не пробовал никогда. Сладкое, с кислинкой, терпкое, а цвет — что золото.