Пленники вечности - Дмитрий Морозов Страница 19

Кривин нахмурился.

— Осторожность в речах всегда красит мудрого мужа, — сказал он. — Но не перегибает ли палку ваша милость и не считает ли, что имеет дело со щенками, еще не открывшими глаза и сосущими суку?

— С чего бы я так считал? — Ходкевич наконец решился и принялся жевать мясную полоску.

— Мы знаем, что многие вольные хоругви потянулись на север Польши, аккурат в те земли, где вовсю орудуют казаки. Неужели можно предположить, что в столице о сем не ведают? Тогда откуда столько золота, коней, снаряжения?..

Ходкевич призадумался.

«Возможно, — размышлял он, — это действительно самые обыкновенные наемники. Тогда следует мне дать им злато и направить вослед остальным. Кривин прав — король старается стянуть к границе побольше войск, до поры не собирая открыто ополчение и не посылая туда гусар и хоругви верной ему шляхты. Таким образом я смог бы разрубить этот гордиев узел, как говорят рифмоплеты. Убрать с восточного пограничья опасных людишек и усилить готовую к войне рать…»

Плавный ход его мыслей прервала Маржанка.

— Уж не хочет ли сказать ваша милость, — спросила она, глядя на Кривина, — что вы намерены покинуть меня в тот самый миг, как родич мой пропал, а усадьба стоит полностью без охраны?

Ходкевич по тону и выражению лица молодой хозяйки уловил, что она вмешалась в беседу совсем не для того, чтобы не показать невежливой и молчаливой.

«У тебя, краса-девица, — подумал пан, — видно, есть собственный план касательно вольной хоругви. И то, что мне мерещится, весьма неприглядно… А Кривин и его разбойники — самые обычные лихие людишки, готовые махать саблями за звонкую монету. Удивительно, как много наплодила их польская земля в эпоху смут и потрясений…»

— Рискую навлечь на себя гнев милой особы, — обратился он к возмущенной Маржанке, — но напомню: пока что здесь стоят королевские золотые гусары. Смею заверить, не в обиду пану Кривину и его людям, что они вполне способны защитить сию твердыню от любого неприятеля. А очень скоро сюда подойдут еще ратники, и покой здешнего края будет надолго обеспечен королевской рукой.

Кривин мучительно размышлял, алчность читалась в его глазах. Алчность, которая боролась с чем-то еще, не менее сильным. Ходкевич с любопытством следил за сменой выражений на челе командира хоругви.

«Кривин не глуп, — думал он. — Наверняка понимает, что я имею полномочия снарядить его деньгами и направить на север. Что же держит его здесь?

Ведь не любовь же! Хотя… Нежданно-негаданно пропавший Громобой, молодая вдовушка, огромное хозяйство… Пожалуй, в здешнем медвежьем углу подобный мезальянс и сошел бы с рук. И то сказать, едва ли не всякий ляхский мужлан сегодня сможет проследить свою родословную до какого-нибудь захудалого рода с большим и аляповатым гербом. Найдется и ксендз, который скрепит сей союз…»

Ходкевич сделался мрачен и сосредоточен. Короне, которую он представлял в этом краю, была нужна укрепленная усадьба. Он вез для Громобоя грамоты от короля, которые непременно привели бы опального пана в монархический лагерь. В годину, когда Польша собиралась кинуться в омут Ливонской войны, следовало укрепить восточную границу. Непредсказуемые запорожцы и татары вполне могли сорвать планы двора по аннексии Ливонской территории.

Но вместо Громобоя и его маленькой, но храброй дружины королевский посланник застал никому не известную родственницу и вольную хоругвь… Тут было над чем подумать.

Кривин тем временем оправдывался перед Маржанкой, говоря, что просто поинтересовался у заезжего гостя политикой и слухами о соседях. Но племянница Жигеллона разошлась не на шутку.

«Все же, — решил Ходкевич, — кое у кого есть планы на свадебку. И похоже, что это совсем даже не Кривин.»

В перепалку вступил десятник. Бравому наемнику дела не было до семейной склоки.

— А есть ли в этом доме какая-нибудь музыка? Солдатская душа требует увеселения!

— Может, сами затянем чего? — осведомился его приятель, громко прочистив горло, что и прекратило ссору.

Маржанка, испугавшись солдатских песнопений, кликнула бандуриста. Тот появился и затянул древнюю балладу о драконе и принцессе. Ходкевич хватанул вина, дабы притупить свой нежный слух, который рвало немилосердно фальшивое исполнение. Так и не придя ни к чему в своих размышлениях, посланник встал, как только смолкли последние звуки баллады.

— Прошу прощения у милой пани и кавалеров, — сказал он, поднимаясь. — Мне следует навестить своих солдат.

— Королевская служба не умчит ли вас наутро далеко-далеко от нашего очага? — поинтересовалась Маржанка, и Ходкевич понял, что она втайне надеется, что так и будет. — Мы были бы очень опечалены.

— Напротив, — мило улыбнулся ей столичный кавалер. — Служба требует от нас дождаться подхода войск.

— И что бы сказал пан Жигеллон? — покачала головой Маржанка. — Не подумайте, пан кавалер, что я не рада присутствию здесь знаменитых кавалеристов нашего короля. Просто сие есть явное попирание шляхетских вольностей…

— Увы, пани, — печально заметил Ходкевич, — время сейчас настолько грозное, что о некоторых обычаях не худо бы и позабыть.

Он усмехнулся в усы, представив себе реакцию настоящей шляхты на такую вот реплику.

— Наверняка взялись бы за сабли, — хохотнул Ходкевич, выходя на крыльцо. — Все же наемники хороши в одном — гонору в них поменьше, чем в иных мелкопоместных песьих детях.

В месте расположения гусар его уже ждал с докладом помощник.

…— Что вызнал, говори быстрее.

Гусар помялся.

— Странная история выходит, мой господин. Весьма и весьма прескверная.

— Дело говори, не тяни петуха за гребень.

— Значит так…