Викинг. Дитя Одина - Тим Северин Страница 19

Вдруг Вельва перевела взгляд на Гудрид и обратилась прямо к ней:

— У меня есть предсказание и для тебя. Духи-вестники так очарованы твоим знанием ведовства и песнями, что принесли мне вести о твоей судьбе. Теперь я могу вознаградить тебя за помощь, которую ты мне оказала. Тебе суждено вступить в почетный брак здесь, в Гренландии, но он будет недолгим. Ясно вижу, все твои пути ведут в Исландию и к ее народу. Там ты положишь начало знатному и славному роду и вовеки останешься в его памяти.

Тюркир завершил рассказ.

— Теперь ты понимаешь, Торгильс, — сказал он, — почему Торвалль, как увидел, что ты изображаешь однонога, так и решил, что способности к ведовству и умение летать духом ты перенял у своей приемной матери. Гудрид могла бы стать умелой вельвой, когда бы не общалась столько с ревнителями Белого Христа.

Я знал, что имеет в виду Тюркир. Гудрид, вернувшись из Пикшевого фьорда, слишком много времени проводила с женой Лейва, Гюдой, ревностной христианкой. Часто видели, как две женщины вместе ходят в Хижину Белого Зайца. Тюркира с Торваллем беспокоило, что человек, столь одаренный умениями и знаниями исконной веры, переходит к нелепой новой вере. Интерес Гудрид к христианству поколебал их собственную веру в исконных богов, и им было неловко. Они не понимали того, что теперь понимаю я, — истина заключается в том, что хорошие язычники становятся хорошими христианами, и наоборот. Не столь важна вера, какую исповедует человек, сколько таланты исповедующего. То же относится к военачальникам и властителям — в этом я убедился во время моих странствий. Я видел, что нет особой разницы, носит ли великий военачальник шкуры и красится ли вайдой или он в позолоченном шлеме и прекрасно пошитой одежде из персидского шелка, какую носят конные воины королевства между двумя великими реками. Воинский гений везде один, и умение мгновенно принимать нужные решения в нужный час не зависит от платья. То же с власть имущими. На поляне в голом лесу возле угасающего походного костра я слышал речи, произносимые на совете племени, чья одежда кишела блохами, но речи эти, будучи украшены парой хорошо отшлифованных фраз, вполне сравнились бы с теми, что я слышал в конклаве ученейших, умащенных благовониями советников басилевса. Я говорю о том якобы представителе Христа на земле, который восседает на золоченом троне в порфировой палате и делает вид, что он — воплощение тысячелетней учености и утонченной культуры.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что самой прискорбной потерей от того, что Гудрид ступила на путь Белого Христа, было то, что потерял я. Моя приемная мать могла бы стать воистину выдающейся жрицей исконной веры, когда бы она предпочла учиться у Маленькой Вельвы. Ибо дивная черта старых верований заключается в том, что хранителями их в основном были женщины — знай о том окружающие меня монахи, вот случился бы переполох. В норвежском языке суть пятнадцать разных елся? для описания разного рода женского ведовства и вдвое меньше слов для мужского. Даже Одину, меняющему обличья, настолько присуще женское, что вызывает удивление и восторг, как оно проявляется, когда он принимает облик женщины. Напротив, Белый Христос избрал мужчин главными своими поборниками, а женщины исключены из церковного священства. Таким образом Гудрид сузила свой мир в тот день, когда по закону приняла веру в Белого Христа. Последуй она исконной вере, она приобрела бы уважение и влияние и могла бы помогать людям, среди которых жила. Но как благочестивая и безгрешная христианка, она была обречена стать отшельницей и жить сама по себе. Впрочем, я забежал вперед в моем повествовании…

Торвалль и Тюркир изо всех сил втолковывали мне: коль не пользоваться исконными путями, то вера в Белого Христа вскоре затопит их, подобно надвигающемуся приливу. Быстрота, с какой вера в Белого Христа захватила Исландию, тревожила моих наставников, они боялись, что то нее произойдет и с Гренландией.

— Не понимаю, как могут люди Белого Христа утверждать, что они люди мирные и добрые, — язвительно говорил Торвалль. — Первый проповедник, которого они послали в Исландию, был разбойник по имени Тангбранд. Он бродил по стране, стращал хуторян, чтобы они приняли его веру, и когда над ним подшутили, сказав, что его идеи безумны, он вышел из себя и убил в драке двоих исландцев. Чтобы попытаться совладать с ним, ему устроили встречу с ученой вельвой, на которой они должны были обсудить достоинства их вер. Вельва выставила Тангбранда полным дураком. Он был так унижен, что сел на корабль, идущий в Норвегию, а вельва доказала свою правоту, попросив Тора наслать шторм, который едва не потопил этот корабль по дороге.

— Исландцы оказались чересчур покладисты, — добавил Тюркир. — Когда, спустя несколько лет, проповедники вернулись в Исландию и снова начали там проповедовать, у людей недостало духа прекратить бесконечные споры и ссоры между теми, кто решил принять новую веру, и теми, кто хотел остаться в исконной. Все были сыты этим по горло, так что их представители сошлись на Альтинге, имея поручение просить законоговорителя принять о том решение. Тот ушел, сел и, накрыв голову плащом, размышлял об этом почти весь день. Потом он поднялся на Скалу Закона и объявил, что будет меньше беспокойства, коль скоро все примут новую веру как законную, но каждый, кто желает держаться исконной веры, может это делать.

— Нам и в голову не приходило, что люди Белого Христа не смирятся, пока не заграбастают всех. Мы благополучно жили бок о бок с другими верами, у нас и в мыслях не было, что мы — единственно правые. Мы допустили ошибку, решив, что Белый Христос — всего лишь еще один бог, которого радостно встретят остальные боги и который будет жить с ними в мире. Ох, как мы ошиблись!

Разумеется, мое языческое образование было обрывочным. Торвалль и Тюркир нередко путали веру с суеверием, но, в конце концов, это не имело особого значения. Меня увлек тот хаос сведений, которым они меня наделяли. К примеру, от Тюркира я узнал первые свои руны. Он вырезал рунические черты на плоской дощечке и заставил меня выучить рунический алфавит наизусть. Еще он научил меня читать дощечки с закрытыми глазами, водя пальцами по чертам и представляя их в уме.

— Это может пригодиться, — сказал он, — коль скоро нужно будет обменяться сведениями тайно, или письмо окажется настолько старым и стертым, что глазом его не увидишь.

Чтобы отплатить моим наставникам, я изо всех сил старался видеть вещие сны, которые годились бы для толкования. Однако оказалось, что такие сны не приходят просто так. Сначала следует изучить путаные тропы исконной веры, после чего постичь, как на них выйти, порою не без помощи зелий или аскетических подвигов. Для этого я был еще слишком мал. Выспрашивать о ведовстве у моей приемной матери мне не очень хотелось — она к тому времени все больше углублялась в христианство, и я не был уверен, что мой интерес к старой вере она одобрит.

Кроме того, в ту зиму Гудрид заботили дела куда более земные. Старый Торбьерн, ее отец, умер вскоре после нашего возращения из Пикшевого фьорда, и Гудрид как единственный оставшийся в живых ребенок унаследовала все его имущество. Потом Торстейн Черный заявил, что не вернется на хутор в Пикшевом фьорде. Он чуял, что для него то место несчастливое, и не желал начинать там все заново, ведь для этого пришлось бы искать новую хозяйку, помощницу по хозяйству. Поэтому к январю он нашел покупателя на хутор целиком, и тот платил ему по частям, а поэтому Торстейн смог вернуть Гудрид долю ее покойного мужа. Так Гудрид, по-прежнему бездетная, еще красивая, еще молодая, стала богатой женщиной. Никого особо не удивило, что не прошло и года ее вдовству, как к моей прекрасной приемной матери подступился новый достойный поклонник, и она приняла его предложение. Зато всех удивило, что ее новый муж объявил вскоре, что снаряжает корабль в Винланд, где думает основать новое постоянное поселение на том самом месте, на которое два брата Эйрикссона, Лейв и Торвальд, возлагали свои надежды.