Проклятие сумерек - Владимир Ленский Страница 19

Ему хотелось поделиться с сестрой своими наблюдениями. Может быть, она захочет принять участие в розыгрышах, которые ожидали ничего не подозревающего компаньона.

Гайфье вошел в приемную и первым делом сунул жирные пальцы в фонтан. Прополоскав их в прозрачных струях, мальчик вытер руки об одежду и крикнул:

– Эскива! Ваше величество!

Он обошел все двери, выходившие в круглую приемную, и постучал в каждую по очереди.

– Эскива! Ты здесь?

Она находилась в своем кабинете.

– Входи.

Дверь распахнулась. Гайфье ввалился в рабочую комнату сестры и остановился посреди развала. Везде лежали раскрытые коробки с красками, на полу подсыхали только что законченные рисунки.

На одном была изображена летящая девичья фигурка с раскинутыми руками и море кинжалов под ней. Другая представляла девочку с крыльями, танцующую на ножах. Танцовщица стояла, поднявшись на пальцы и едва прикасаясь кончиками пальцев ног к задранным остриям ножей, а крылья ее напряженно трепетали.

Третья работа еще не была закончена. Она явно не получалась; Эскива быстро перечеркнула ее кистью крест-накрест и бросила на пол.

– Хорошо, что ты пришел, – сказала она брату.

Она держалась странно. Напряженно и отстраненно. Как будто у нее имелась какая-то нехорошая тайна, в которую она ни за что не посвятит Гайфье, даже если он сильно попросит.

Ему сразу расхотелось делиться с нею своими планами касательно превращения жизни Пиндара в сплошную клоунаду. Он наклонился над готовыми рисунками. Нехорошее предчувствие закралось в его душу. Он не мог найти определения этому. Просто стало тяжело на сердце. Как будто детство закончилось, и ему только что сообщили об этом.

Эскива внимательно наблюдала за братом.

– Нравятся картинки? – кивнула она на еще влажные рисунки.

Он пожал плечами.

– Немного зловеще. Но в общем и целом – да, пожалуй, нравятся.

И тут поймал ее взгляд. Она смотрела прямо ему в глаза, так пристально, что ему стало совсем не по себе.

– НРАВЯТСЯ? – переспросила Эскива так, словно вкладывала в это слово какой-то дополнительный смысл. И он, Гайфье, обязан был понять, что это за смысл и что все это означает.

Но он ничего не понимал.

– Ну да, – протянул он растерянно. – Ты рисуешь все лучше и лучше… Таинственно и волшебно. Совершенно в духе Эльсион Лакар. – И с отчаянием добавил: – Эскива, я не знаю, что еще сказать! Мне просто нравится.

– И форма, и содержание? – уточнила она.

– Скорее форма, чем содержание, – признал Гайфье.

– Да? Почему?

– Эскива, не наседай на меня так – довольно с меня и Пиндара! – взмолился Гайфье. – По-моему, сюжеты немного пугают…

– Тебя это пугает? – наседала Эскива.

– Вы оба сегодня взялись меня мучить! – Гайфье взмахнул руками и едва не своротил на пол коробку с красками. Эскива успела ее поймать в последний момент. – И ты, и Пиндар! Видела бы ты, как он кушает! Стошнить может.

– А, – протянула девочка с подчеркнуто рассеянным видом. – Ну, конечно. Кстати, я тут нашла случайно. Забери.

Она положила перед ним кинжал. Гайфье взял его в руки, повертел.

– Нашла? – удивился он. – Где?

– В галерее.

– Что он там делал?

– Не знаю, он не говорит. Лежал.

– Странно, – пробормотал Гайфье. – Лежал в галерее? Но я не был в галерее, ни сегодня, ни вчера.

– Ну, не знаю уж, когда ты его там обронил, – сказала Эскива. – Во всяком случае, забери, чтобы никто не поранился.

Гайфье машинально потрогал острие и, конечно, тут же наколол палец. Он сунул палец в рот, скорчил гримасу.

– Шуточки у тебя, – пробормотал он. – Что еще?

– Не знаю. – Она передернула острым плечиком. – До конца дня многое может случиться. Или ничего.

– Ладно, я пойду, – сдался Гайфье. Он утратил всякую надежду понять, куда клонит Эскива. Иногда на сестрицу нападало такое настроение, что безопаснее было держаться от нее подальше.

– А, ну хорошо, иди, если тебе надо, – с подчеркнутым равнодушием сказала она.

Гайфье выскочил из ее комнаты.

Держа кинжал в руке, он отправился бродить по дворцу. Придворные дамы сестры провожали его насмешливыми взглядами.

Некоторые из этих девушек уже заглядывались на пригожего сынка Талиессина. Он выглядел старше своих четырнадцати, так что вполне мог стать парой и для шестнадцатилетней девушки, и для семнадцатилетней и даже для восемнадцатилетней. Ни одна из них пока что не была удостоена его вниманием, но они продолжали вести осаду и порой просто не давали ему прохода.

Когда по дворцу распространилась весть о том, что Уида вовсе не мать Гайфье, интерес фрейлин к мальчику отнюдь не уменьшился. Напротив, стал сильнее. Коль скоро Гайфье – не только не наследник трона, но и вообще не Эльсион Лакар, а всего лишь внебрачный отпрыск регента, шансы заполучить его в мужья существенно возросли.

Он продолжал не замечать их взглядов, их перемигиваний и двусмысленных улыбок. Совсем другие мысли занимали королевского брата. Дурное предчувствие, появившееся у него при виде новых рисунков Эскивы, с каждой минутой усиливалось. Он уселся на скамью, что стояла у стены галереи, напротив окна, и принялся рассматривать свой кинжал.

Что-то не складывалось. Он брал с собой кинжал, это точно. Ему нравилось чувствовать себя вооруженным. Красивая и коварная рукоять, прочное острое лезвие. И ножны под стать.

Когда же он обронил кинжал? Как это могло случиться?

Гайфье провел пальцами по рукоятке и вдруг нащупал щербину. Не веря открытию, поднес к глазам. Так и есть, свежая царапина на рукоятке. С чего бы ей там взяться?

Он покачал головой. Бедная его голова! Ее как будто набили сырыми опилками – он больше ничего не соображал. И сколько ни пытался заставить себя думать, у него не получалось. Сплошная мыслительная глухота.

Надо будет спросить Пиндара: случается ли с ним нечто подобное. Гайфье подозревал, что подобный ступор – одно из обычных явлений взрослой жизни. Детская острота соображения как будто навек покинула его, и оттого душа вдруг наполнилась мутной тоской.

Гайфье встал и медленно пошел по галерее, осматривая на ходу стены и пол. Он не знал, что именно ищет, но, когда нашел, сразу догадался: вот оно! То, чего здесь быть не должно, и то, что тем не менее имелось. Странно, почему оно никому не бросилось в глаза. Наверное, потому, что никто больше не терял здесь кинжалов.

Гайфье подошел к стене, опустился на колени, осмотрел и даже обнюхал, как пес, обрывок веревочки, прикрепленной к стенке. Веревочка была привязана к кольцу, куда в темное время суток вставлялся держатель для факела. Обрывок, выкрашенный в черный цвет.