Ведущая на свет - Вера Волховец Страница 19

Он изменился…

Исчезли строчки про соблазнение замужней, зато прибавилось много других. Длинных.

С моим именем и фамилией в качестве жертвы.

О, это что такое в самом конце? “Нападение на поручителя, коэффициент отягчающих обстоятельств — 1,95”. И все списание — в два раза больше, чем общая сумма косяков.

Круто.

Если он нападет на меня, мне же за это и прилетит, причем даже с отягчающим коэффициентом. Если — или когда?

Остальные строчки я проглядываю мельком. Впечатляюсь.

— Какая у тебя изощренная фантазия, Генри, — замечаю задумчиво, поднимая глаза на демона, — я восхищена.

— Что это у тебя? — Генри шагает ко мне, выдирая из моих пальцев лист кредитной сводки, уставляется в него. Про то, как замирает его лицо, можно не говорить.

— Это моя сводка, — зачем-то поясняю я.

— И в ней отображается то, чего я еще не сделал? — ошеломленно и, кажется, не особенно нуждаясь в ответе, спрашивает Генри.

— Для меня, по крайней мере.

Я не успеваю даже заметить, как лист разлетается в клочья, движения демона просто смазываются, и потом лист осыпается на тротуар под нашими ногами белой пылью.

— Ну зачем, — я чуть морщусь, — я же уже тебя нашла.

— Зато потом не сможешь, — Генри стоит, убрав руки в карман, и напряженно смотрит на меня. — Без обид, птичка, мне не нужно, чтобы ты бегала за мной хвостом. При всей моей благодарности.

— Я возьму в кредитном отделе новую свежую сводку, — я пожимаю плечами. — А я возьму, не сомневайся, меня не особенно прельщает вместе с тобой отправиться в ад, так что…

— Так, стоп, — Генри встряхивает головой, перебивая меня, — еще раз. Ты? В ад? Со мной? С чего бы? Со всем уважением, но твоих косяков даже на распятие не хватит.

— Ну, если верить той же кредитной сводке, которую ты порвал все-таки рановато, я — твой поручитель, Генри. Вот поэтому, видимо.

Демон смотрит на меня молча. Пристально. Не отводя своих янтарных глаз от меня ни на секунду.

Я все жду вопроса “Что это значит?” — и боюсь его. Потому что я не знаю ответов, у меня не было времени разбираться в этом вопросе. Я торопилась его остановить. Очень!

Генри задумчиво щурится и, кажется, чуть покачивается на месте.

А потом шагает ко мне, и его ладони вдруг оказываются продеты под моими руками, переплетаются на моей талии. Да что такое? Самец снова пошел в атаку? Как ему надо двинуть, чтобы он успокоился?

— Что ты себе позволяешь?

— Тише, — шепчет Генри, неожиданно успокаивающе, а в это время от наших ног земля будто отталкивается сама, — раз спрашиваешь ты, птичка, я отвечу. Я себе позволяю все. Но только в уме, потому что это не попадает в кредитную сводку. Так что можешь себе представить, сколько всего я себе с тобой уже позволил.

Черт его раздери, вот правда. Потому что да, оказывается, я могу себе все это представить.

Щеки пылают так, будто бы я буханка хлеба и меня только-только вынули из раскаленного жерла печи. И я точно знаю, что демон чует мое смущение.

— Да-да, примерно так, птичка, только еще непристойнее, — шепчет этот наглец мне прямо на ухо.

И хочется влепить ему пощечину еще раз, а ладони вцепляются в его плечи, потому что я не хочу упасть, да и не успею материализовать свои крылья, падая на такой большой высоте. И не факт, что смогу — после отравления-то.

Нужно успокоиться. Еще не хватало ему способствовать…

За спиной у Генри — черные огромные крылья. Такие я бы рисовала человеку-дракону, не иначе. Но…

— Разве у демонов есть крылья? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то соскользнуть с предыдущей темы разговора. — Нам говорили… крылья — это дар небес, который дан, чтобы не попадаться демонам.

— Ну, так оно и есть, на самом деле, — Генри кивает, чуть скучнея в лице, — с появлением первой демонической метки — крылья ангела тебе отказывают. Мои — высшая демоническая метка, их получают только конченые отморозки.

Он произносит это и замолкает, будто подводя черту в этом разговоре. А парой секунд спустя приземляется на крыше ближайшего дома и наконец выпускает меня из своих спрутовых объятий.

— Извини, если я тебя напугал, птичка, — отрывисто произносит Генри, ныряя ладонями в карманы, — но этот разговор был не из тех, которые я готов вести посреди улицы.

— Почему? — мне вот разницы не было.

— Не важно, — Генри морщится, явно выказывая свое недовольство. — Давай теперь подробнее. Ты мой поручитель? Конкретика есть? Хоть какая-то? Чем поручительство за меня чревато для тебя?

— Конкретики мало, — нерешительно произношу я.

Конкретики на самом деле чудовищно мало. Я знаю точно только то, что если он получит восьмой класс опасности, — приговор нам с ним выпишут общий на двоих. И все. Но хотя бы это я сказать могу.

Генри выслушивает меня все так же безмолвно. Он будто сбросил с себя маску озабоченного придурка и сейчас действительно напоминает опытного, побитого жизнью демона. Который очень загружен — внезапно — моими проблемами.

Серьезно?

— В общем, так, — я неловко улыбаюсь, — если ты допрыгаешься до ада — мы туда отправимся вместе.

— Даже при том, что твой личный долг тебя даже до бесов не утянул? — Генри скептично кривится. — Знаешь, не могу сказать, что всегда понимаю логику Небес. В общем-то — никогда не понимаю. Почему они вообще меня освободили и зачем поставили под удар тебя?

Я не знаю. И все, что я могу сделать, — развести руками. Если бы я знала, зачем это все…

— Итак, мы знаем, что тебя ждет, если я перейду из Исчадий в Дьяволы, — неторопливо проговаривает Генри, — знаем и то, что мне не так долго переходить осталось, я получил приговор, уже когда стал больше, чем Исчадием. И знаешь ли, Агата, что я могу сказать тебе в этом случае?

— Что? — я предполагаю “худшее”, типа “мне плевать” и “это твои проблемы. А слышу невозмутимое:

— В Чистилище ты больше не вернешься, птичка.