Клинок предателя - Себастьян де Кастелл Страница 19

Повинуясь приказу командира, бойцы стали стягиваться назад, и я увидел, что Брасти в пылу поединка не замечает арбалетчика, который прицелился ему в грудь с двадцати шагов. Я постарался отделаться от своих противников в бесплодной попытке успеть прийти к нему на помощь. Кест даже не двинулся: его практичность подсказывала ему, что это бесполезно. Брасти оглянулся и наконец-то заметил арбалетчика, но слишком поздно. Повинуясь рефлексу, он поднял руки, чтобы защитить лицо, – и в этот миг в горло арбалетчика вонзилась стрела. На мгновение всё затопила тишина, никто даже не двинулся с места. Затем я оглянулся и увидел, что рядом стоит караванщик с пустым арбалетом. Блондинчик. «Но верный брат хранит мой караван!» – тихо допел он куплет.

Как говорится в старой пословице, песня быстрее клинка.

Я снова включился в бой. Большая часть отряда Линнийяка уже лежала на земле. На ногах стояли лишь двое, но и они опасливо озирались и отступали назад. Рыцарь посмотрел мне прямо в глаза и вытянул правую руку. Он направил мне в живот взведенный арбалет, позаимствованный у павшего. Обычно рыцари не стреляют из арбалетов: они считают их оружием трусов. Кинжалы тоже годятся лишь воинам, но оскорбляют достоинство рыцаря. За всю свою жизнь я не видел ни одного рыцаря, который прикоснулся бы к арбалету. Но Линнийяк проиграл бой, а этого рыцарь со своими понятиями о чести себе бы не простил. Он видел, как преступники, которых он даже за псов не считал, без оружия побили его людей. Честь его уже не заботила, с досады он и решился пронзить меня стрелой. Рыцарь злобно оскалился, и меня вновь посетило чувство, что мы знакомы.

Затем он рассмеялся, и я его сразу же вспомнил.

Вспомнил этот смех. Поначалу горькие воспоминания лишь коснулись меня будто краем крыла, но затем хлынули и затопили всё вокруг, так что я уже не мог разглядеть ни капитана Линнийяка, ни меча, который я поднял с земли и бросил в него, как мальчишка. Не видел, попал я в него или промахнулся, потому что в глазах стояли лишь пятьсот рыцарей, прибывших в замок Арамор, чтобы низложить короля Пэлиса и объявить плащеносцев вне закона. Я не знал, вонзилась ли выпущенная им стрела мне в горло или лишь слегка оцарапала шею, потому что чувствовал жар, исходивший от руин сожженной королевской библиотеки, от сотен обгорелых томов, которые так много значили для короля. Я не мог понять, зачем кричат Кест и Брасти: чтобы подбодрить меня или предостеречь, что кто-то подбирается сзади, потому что в ушах стоял рев и хохот герцогских рыцарей, которые водрузили голову погибшего короля на шест и размахивали ей над стенами Араморского замка. Этот хохот! Казалось бы, невозможно, но именно по этому смеху я запомнил капитана Линнийяка: для меня он стал одновременно и причиной убрать его с лица земли, и средством.

Я не могу объяснить, что со мной случилось, но ярость вдруг уступила место бездумному равнодушию: мягкому, серому, бесконечному. Впервые со мной такое случилось много лет назад, еще до того, как я познакомился с королем. С тех пор это происходило еще несколько раз, а в последнее время все чаще и чаще. И выходить из этого состояния с каждым разом было все сложней. Именно потому, из глубины безразличия и отстраненности, я был благодарен Кесту за то, что он взял клинок какого-то убитого бойца и гардой ударил меня по голове.