Орден Хранителей. Оперативник - Александр Золотько Страница 18

— До пенсии — нет. А вот до конца контракта — в самый раз. А там решишь — продлевать или нет. А если надумаешь уходить — уйдешь чисто, с почетом и льготами. И делай что хочешь. Хочешь — отдыхай, хочешь — монастырь, грехи отмаливать…

Токарев снова открыл огонь, выстрелы слились в протяжный грохот.

Иван усмехнулся и тоже выстрелил пару раз. Про отмаливание грехов — это Токарев вовремя. И идея, кстати, неплохая.

Лет десять-пятнадцать в монастыре. Или в миссии где-нибудь, в Африке или в Азии. Может, и зачтется.

Даже наверняка получится. Если не помрет Иван Александров раньше. И вот еще интересно, сообщат они дальше о своих подозрениях? Не светским властям, естественно, а духовным?

Наверняка сообщат. И снова будет Иван видеть неловкую улыбку священника, отказывающего в исповеди. И снова кто-то попытается его жалеть…

— Так что — пиши рапорт, — сказал Токарев и снял наушники. — Можешь сегодняшним числом. Я подпишу. В рейд махну вместо тебя, надоело мне тут сидеть. Пусть Морковкин хоть что-то сделает, а то скоро все мозги просидит…

Вот даже как, подумал Иван. Вместо меня пойдет сам Токарев! Все бросит и пойдет! То есть он совершенно уверен в том, что канцелярия Конюшни отпустит его хрен знает куда только ради того, чтобы специальный агент мог немедленно уйти в отпуск? Смешно.

Это получается, что Токарев успел переговорить с начальством и получить добро на свои действия. И Шестикрылый, похоже, тоже успел поговорить. Смешно. Совсем смешно. Так все любят Ивана Александрова.

— Так я принес заяву, — Иван протянул Токареву листок, который все это время держал в левой руке. — И ручку.

Токарев положил пистолеты, взял бумагу и ручку, мельком глянул, начертал резолюцию и сунул бумагу назад. Но спохватился и посмотрел внимательнее.

— Подожди, ты тут с числом напутал. Нужно с сегодняшнего числа.

— Все правильно, вот схожу в рейд и тогда уж, — Иван отобрал свой рапорт, свернул и сунул в карман. — Чего тебя зря с места срывать.

— Стоять! — приказал Токарев и схватил Ивана, пытавшегося проскользнуть на выход, за руку. — С сегодняшнего дня, красавец!

— Господин начальник, — неприятным голосом произнес Иван, пытаясь высвободить руку. — Я имею полное право на отпуск. И имею я это право в любое время. А ваши пожелания я тоже имел. В виду. С большим интересом обдумал, но вынужден поступить по-своему. Есть у меня резоны.

— Не сходи с ума, — прорычал Токарев, сжимая пальцы так, что Ивану стало больно. — Кому ты и что хочешь доказать?

— Никому и ничего, — Иван постучал костяшками пальцев по руке Токарева. — Але, откройте!

— Я не хотел тебе говорить… — начал Токарев.

— И не говори, не нужно. Все уже говорили, надоело. Есть повод для официальных действий — действуйте. В исповеди мне пока не отказано, просто намекнуто, чтобы я не приходил. Приду — вот тогда пошлют с разбирательством, а до тех пор… Я свободен в своих действиях. Вон как красиво рассказывал сегодня иезуит! Вы, ребята, или меня прижмите официально, или не трогайте.

— Ты ничего не понял, — пробормотал Токарев. — Ты знаешь, что в ваших личных делах есть папочка с потенциальными угрозами для вас?

— Не понял.

— Ну для каждого из вас указано то, на что вы можете повестись. Там, блуд, гордыня — слабые места, на которые кто-нибудь может надавить, галаты, сатанисты, сам черт — Дьявол…

— Забавное, наверное, чтение…

— Не очень. Но позволяет быстро реагировать, если что.

— Если что?

— Если вдруг появится подозрение, что мальчик начал вести себя странно. Проводится анализ ситуации, определяется наиболее реальная угроза, и, соответственно, намечается план действий.

— Вот как ты мне только что изложил…

— Вот как я тебе только что изложил.

— И какие же у меня слабые места? — спросил Иван.

— Гордыня, блуд — как у большинства. Очень высокий уровень сострадания и способность к самопожертвованию. Даже тяга к самопожертвованию, как к законному способу саморазрушения. В комментариях сказано особо — обратить внимание на возникновение и осознание чувства вины. И, в частности, на потенциальную возможность участия в обряде пожирания грехов, — Токарев разжал руку, присел на край стола.

— И что из этого следует? — Иван напрягся как перед броском — слишком необычное было выражение лица у Токарева: смесь печали и безысходности с брезгливостью.

— Месяц назад… — Токареву было явно трудно и неприятно говорить. — Месяц назад Фому засекли в тот момент, когда он рылся в этой части ваших личных дел. Твоего личного дела.

Иван заставил себя улыбнуться:

— Что из этого следует?

— Из этого следует, что Фома прекрасно знал, что к тебе можно обратиться, если дело дойдет до пожирания грехов, — Токарев посмотрел на свои ладони и спрятал их за спину. — Если это произошло… если это произошло, то это не было случайностью. Это был холодный расчет. Запасной выход. И ничего красивого и романтического в этом нет.