Стальной дрозд - Владислав Русанов Страница 18

Гуран повернулся к волшебнику, желая если не поддержать чем-нибудь, то хотя бы подбодрить, и похолодел. Абрельм едва стоял на ногах. Нет, руками он по прежнему «давил» чужое колдовство, но ноги его уже подкашивались, а взгляд остекленел – вот-вот свалится без чувств.

– Ты что, мэтр?! – Вельсгундец кинулся к нему, подхватывая под мышки.

– Спа… сибо… – выдохнул чародей, наваливаясь на руки Гурана всем весом. – Силен… гад… Стихийник…

Несколько мгновений понадобилось Гурану, чтобы осознать последнее слово. Если бы он не увлекался в университете чтением старинных книг, касавшихся истории Империи и прилегающих королевств, то не сообразил бы. Стихийниками называли сейчас чародеев, использующих Силу Стихий – Земли, Воды, Огня, Воздуха. Каждое из этих начал испускает особые эманации, которые обладающий соответствующими способностями и должным образом обученный человек способен улавливать и использовать по своему желанию. Впрочем, почему только человек? Говорят, волшебники есть у альвов и кобольдов, у дроу и гоблинов… Даже у диких кентавров. Овладевая силой какой-то одной стихии, чародей получает возможность с ее помощью совершать магические воздействия на окружающий мир. Например, Чародей Воздуха может вызывать ветер, подгонять корабли и развеивать тучи над полями. Чародей Огня способен швыряться вот такими шарами или, к примеру, осветить поле боя, зажигая в небе магические факелы. И так далее… Разве все перечислишь?!

Раньше все волшебники Сасандры были стихийниками. Но они ушли, пожертвовав собой во имя человечества,[15]и не оставили смены. Вернее, самые способные ученики полегли рядом с учителями, а оставшиеся не годились не то что в подмастерья, а даже не были достойны менять чародеям прошлого коврик у двери. Зато начали развиваться тайные сообщества, использующие совершенно другой род Силы. Человеческие чувства: страх, ненависть, признательность, обожание, ярость. Оказывается, их тоже можно ощутить и, самое главное, собрать, преобразовав в некое подобие стихийной энергии, пригодное к употреблению в чародейских целях. Подобное волшебство практиковалось и раньше, но примерно триста лет тому назад Великий Круг магов Сасандры запретил его. Почему? Высокоученые маги, входящие в Великий Круг, рассудили, что, пользуясь энергией эмоций, волшебники вытягивают из людей жизненную силу. Так ли это на самом деле? Никто не знает. Как никто не может объяснить, что такое жизненная сила, откуда она берется и куда девается после смерти.

Даже жрецы Триединого расходились во мнении по этому вопросу. Научный диспут между Мьельским и Аксамалианским храмами помнили все истинно верующие, как образец изощренного красноречия, борьбы неопровержимых доказательств и отсутствия каких бы то ни было результатов. Но тем не менее Великий Круг магов и Верховный Совет жрецов строго следил за выполнением запрета, а потому число колдунов, пользующихся человеческими чувствами, было ничтожно мало. Зато когда сильных и опытных волшебников не осталось, а жрецы Триединого погрязли в мелочных дрязгах и теософских спорах, почти не обращая внимания на светскую жизнь Империи, нашлись желающие возродить старинное и запретное знание. Словно грибы после дождя, полезли сообщества волшебников-самоучек, не обладающих и сотой долей мастерства великих предшественников, но зато преисполненных амбиций и гордыни. Многие из них погибли, переоценив свои силы, во время ночной резни, когда гвардия Аксамалы начала уничтожать вольнодумцев и заговорщиков по всей столице. Мэтр Абрельм остался в числе немногих уцелевших. Он здорово помог восставшим как в ночь Огня и Стали, так и после. Не изменил делу «младоаксамалианцев» и сейчас.

Из тех же старых книг Гуран знал, что любой стихийник сильнее любого мага «новой волны». Знал и не завидовал Абрельму.

– Что сделать, мэтр? Чем помочь? – даже не надеясь на удачу, спросил вельсгундец.

– Что… тут… сделаешь… – прохрипел волшебник. – Я… его… еще… чуть…

Он не договорил. Застонал и рухнул на колени. Черные щупальца исчезли, растворились в окружающем мраке. Огненный шар рванулся, как камень из пращи, врезался в один из зубцов стены. Каменная кладка задрожала, но выдержала. Зато пламя растеклось по поверхности стены, оплавляя ее.

Жутко заорал один из ополченцев, угодивший по нечаянности в огонь ногой. Башмак его вспыхнул, словно факел. Языки пламени жадно рванулись вверх по штанам, охватывая человека. Два прилетевших снизу болта оборвали его мучения – по подсвеченной мишени солдаты не промахнулись.

– Стреляйте! Стреляйте по колдуну! – выкрикнул Гуран, бережно прислоняя Абрельма спиной к камню.

Ополченцы, несколько растерявшиеся из-за исхода магического поединка, выстрелили несколько раз, но солдаты Жискардо вновь сдвинули щиты, заслоняя чародея. Гуран успел заметить, что выглядел тот неважнецки – руки-ноги дрожали, плечи ссутулились. Видно, победа далась ему высокой ценой.

– Эх, что ж вы! – в отчаянии махнул рукой вельсгундец, выхватил заряженный арбалет у парнишки в меховой безрукавке, вскинул приклад к плечу. За щитами наемников мелькали красноватые отблески – уж не готовит ли колдун новый огненный шар? Нужно хотя бы попытаться…

Но, видно, в эту ночь чужому волшебнику не судилось умереть. Разрядить арбалет пришлось в бородатое лицо, возникшее над краем стены. Солдат каркнул страшно и сорвался с лестницы, сбив в падении сотоварища. Следующего Гуран ударил арбалетом по голове. Вернее, по шлему. Хрустнуло отполированное дерево приклада, загудела, сорвавшись с крепления, дуга.

Пнув солдата каблуком в зубы, вельсгундец скомандовал:

– В рукопашную, братья!

Ополченцы отозвали сдержанным гулом.

Правее двое мужичков уперлись алебардами в лестницу, оттолкнули ее и, поднатужившись, обрушили вниз.

Защищавшим стену левее повезло меньше. Низкий, кривоногий солдат в непокрытой кольчуге и косматой шапке, мастерски орудуя кривой саблей – излюбленным оружием окраинцев, – отправил к Триединому троих ополченцев подряд. Четвертому обрубил руку, сжимающую гизарму.

Гуран, рыча пересохшим горлом, кинулся ему навстречу. Терцией парировал злой, жалящий удар в голову. Ответил выпадом. Наемник попросту уклонился. Судя по вислым усам и выбивающемуся из-под шапки чубу, он и вправду был окраинцем. Командир аксамалианского войска помнил, что коневоды из Окраины привыкли сражаться в седле, и рассудил, что стоит ожидать широких, размашистых ударов в голову и корпус. Сперва так и вышло. Наемник «крестил» его саблей то справа, то слева – успевай только отбиваться. Гуран отражал удары попеременно то квартой, то высокой примой. Пока что противник не выказывал особого мастерства. Только скорость. И замечательная выносливость. Вельсгундец чувствовал, что начинает задыхаться, а он, пробежавший почти тысячу шагов к стене под обстрелом, вскарабкавшийся по лестнице, только хищно скалился.