Лесные твари - Андрей Плеханов Страница 18

* * *

И все же не все рассчитал Демид. Расслабился. Был уверен, что майор минут двадцать будет корчиться от боли, и выть в голос, и просить анальгинчику, или промедольчику, или хоть чего, черт возьми, чтобы снять эту дикую ломку и не сдохнуть на месте. А майор – вот он, уже вскочил как пружина, физиономия перекошена до немыслимой конфигурации, глаза навыкате, кровью налиты, как у быка. И пистолет майоров – вот он уже в майоровой ручище и смотрит куда полагается. Прямо в лоб Демиду. Крепок мужик оказался. Зря все-таки ругают нашу армию. Зря.

Неадекватная реакция. Вот как это называется.

Неожиданно Демид осознал, что майор может выстрелить. Кто знает, что творится сейчас в его бедной башке, всхлестнутой выворачивающей мозги наизнанку дозой крысиного мутагена? Выстрелит. Будет потом жалеть о содеянном, срок поймает. Взял убил такого хорошего человека ни за что ни про что.

– Опусти пушку, Антонов, – сказал Демид. Майор нажал на спуск.

Демид невольно втянул голову в плечи. Зажмурился невольно. Зубы сжал. Ужасно, когда в тебя стреляют. Даже вхолостую. Не ожидал он такого от Эксперта В Хорошем Пиджаке.

– Слышь, майор, положи пушку. – Демид говорил медленно, слово за словом. – Ты сейчас немного не в себе. Сядь, успокойся. Пистолет я твой обезопасил, само собой. Обойма у меня в кармане...

Антонов взревел, бросился, как разъяренный медведь, полоснуть лапищей по морде. Демид даже вскочить не успел. Отправил майора в полный нокаут ногой. Въехал ему в спешке в солнечное сплетение – неблагородно, но что ж поделаешь? Не было времени на изящные танцы. С ракетой не шутят. Ее сбивают на лету.

Пресс у майора был – что твоя доска. Железный был человек. Другому хватило бы такого удара, чтобы две недели кишки свои нянчить. Антонов же самостоятельно заполз на диван, скрючился там и затих. Уставился на Демида красными глазами.

– Хреново? – поинтересовался Дема.

– Ты что делаешь, паскуда? – Первые слова, выдавленные майором, не отличались свежестью интонации, но уже внушали надежду на выздоровление. – Ты что, сучонок, творишь? Ты табельное оружие... Ты знаешь, что за это полагается?..

– А ты, майор, мать твою, чем думаешь? Задницей, как всегда? – Дема едва сдерживался, чтобы не вскочить и не продолжить экзекуцию. – Да ты Бога должен благодарить, что я «макар» твой разоружил! Сдурел? Я, конечно, не ангел, но пулю в лоб еще не заслужил. И статью за меня ты бы получил с полной выкладкой. Здесь тебе не Афган – пацанов отстреливать.

– Ты Афган не трожь. – Майор выплюнул сгусток крови на пол и вытер рот рукавом. – Сам-то ты, шкура такая, дома отсиживался, когда сынки под пули ложились. Я ведь знаю, как тебя призывали. Бронь тебе выписали, супермену-убийце, по всем правилам. Кротов хлопотал. Сам Крот, ядрить его в душу. Для себя берег.

– Я не супермен. И не убийца, типун тебе на язык. И с Кротом я работать не стал, и даже не потому, что воров не любил и не люблю. Просто я сам по себе, понимаешь? По мне, что в Афгане людей убивать, что по заказу Крота, все един грех. Грех!

– Ты Афган с ворьем не равняй. – Антонов глянул не то что добрее, да не так уже зверино. – Может, кто там и в штабе отсиживался, а у нас, на передовой, в жарище раскаленной, индивидуалисты-гуманисты долго не выживали. Если бы теперь, в бардаке нашем российском, те законы ввести, порядку бы намного больше было.

– Порядок, говоришь? – Демид горько усмехнулся. – Это тот порядок, когда без «плана» визжать от страха хотелось? Когда мальчишки твои раненые по три дня на жаре валялись, потому что пробиться к ним не могли? И когда привозили их к тебе в палатку, то ты смотрел на их гангрену, на их черные распухшие ноги и ночью плакал и материл в бога душу мать всех, кто отправил их подыхать за огрызки бессмысленной идеи? Ты не был гуманистом, когда писал рапорт с просьбой послать тебя, сосунка-лейтенанта медслужбы, прикрытого со всех сторон папашей-генералом, в самое пекло? Ты думал о порядке, когда отпиливал руку сержанту Григоряну, при свечке, с дозой трофейного опиума вместо наркоза? Ампутировал тупым скальпелем и ножовкой, протертой спиртом, потому что знал – нельзя не ампутировать, иначе помрет твой друг Рафик Григорян, бабник и гитарист. О таком порядке ты говоришь?

Антонов покачал головой.

– Вот, значит, как? – сказал он. – Мысли мои читаешь, значит, как с листа? Выходит, что ты на самом деле телепат? Не врет твое досье? Слушай, как это бывает – мысли чужие слышать?

– Черт его знает как. Это от меня не зависит. Иногда прошибает вот так, как сейчас. Ты вспомнил Афган – и я вместе с тобой вспомнил. Твой Афган. Не нравится мне это – мысли читать, да что поделаешь? Таким уж уродом я на свет родился.

Антонов, охнув от боли, приподнялся и боком, как краб, держась за бок, поплелся по комнате. При виде изувеченного «дипломата» крякнул – уже скорее горестно, чем злобно. Не было, наверное, уже сил злиться на Демида.

– Что ж ты делаешь-то, идиот? Хочешь, чтоб меня с работы выперли? Кейс весь раздрочил. Знаешь, сколько он стоит? Я его, между прочим, по описи получил. – Майор со второй попытки опустился на колени перед ворохом бумаг и начал бессмысленно запихивать их обратно в «дипломат»

– По описи и сдашь. Объяснительную напишешь: как надрался до поросячьего визга, завалился к главному подозреваемому, кейс свой проворонил, оружие применил. Я готов нести ответственность. Протокольчик подпишу. Напишу: мадерки, мол, захотелось. Не мог удержаться на почве хронического алкоголизма. Годик скостят за чистосердечное раскаяние. Мне. И тебе – парочку.

– Налей... – Антонов протянул руку к бутылке. Дема метнулся к столу и перехватил бутылку, спрятал ее за спину.

– Да ты что! Мало выпил сегодня? Сдохнешь!

– Налей, прошу! – Майор устало опустился на диван. – Ты ж ни хрена не знаешь, что случилось!

Демид собрался возразить, но глянул в глаза майора и понял. Молча плеснул в стаканы, сел рядом.

– Ну, за что пьем-то? За знакомство или рог salud [За здоровье (исп.).]? Хотя какое уж там здоровье?

Майор Антонов выпил свою порцию молча. Вытер губы ладонью. Приподнялся, разлил остатки мадеры. Показал глазами: пей, мол.

Выпили.

– А сейчас, – сказал Антонов, – я тебе сильно настроение испорчу. И я тут ни при чем. И Контора наша чертова тоже совершенно ни при чем. И вообще, если бы я знал, КТО тут при чем, я бы к тебе не пришел. Сам бы во всем разобрался, а потом бы Нобелевскую отхватил. Только мне это не по зубам, чувствую.

Майор взял со стола видеокассету, небрежно отброшенную Демой, подошел к видеомагнитофону, пихнул кассету в дыру.

– Включай, – сказал он. – Заводи кино, остряк. Комедия. Такую ты еще не видел. И пакетик приготовь. Как в самолете, если поблевать потянет.

Сердце Демида неприятно зашебуршилось. Он не знал, решительно не знал, что такое он мог там увидеть – связанное с ним, с Демидом, и могущее заставить надраться до свинского состояния такого непрошибаемого быка, как Антонов. Может быть, что-то забытое?