Цель - Перл-Харбор - Александр Золотько Страница 18

Так то – нормальные.

А он с командиром, судя по всему…

Нет, за капитана Костенко Лешка был готов любому бить рожу в любое время, хоть днем, хоть ночью. На свете у Лешки больше и не было никого, кроме капитана и Олежки Зимянина. Экипаж – это крепче и надежнее, чем семья. Лешка был в этом уверен, убедился на собственном опыте.

Лешка снова вздохнул и посмотрел вверх, на звезды. Наверное, нужно было оглядываться по сторонам, высматривать немецкие истребители, только какие тут могут быть немецкие истребители? Ночью, в стороне от главного удара. Вот утречком, когда станет светло, вот тогда немцы снова разгуляются. И бортстрелкам, если они хотят вернуться живыми из полета, нужно будет крутить головой на все триста шестьдесят градусов…

Хотя и это помогает далеко не всегда. Встреча «петлякова» с парой «мессеров» чаще всего проходит для бомбардировщика невесело, а для стрелка-радиста этого бомбера – так и вообще печально.

Лешке везло. Возможно, ПОКА везло, но тут уж ничего не поделаешь. Ты стреляешь в истребитель, он – в тебя, у тебя один пулемет, у него четыре, или пара пушек, он может выбрать направление атаки, а ты… ты стреляешь-стреляешь-стреляешь, пока не закончатся патроны или твоя жизнь… Пуля с истребителя прошивает фюзеляж насквозь с двойным четким щелчком: тук-тук. Вход-выход. Услышал оба – повезло. А если щелкнуло только один раз – может быть, пуля застряла в тебе, может, даже уже и убила, только ты этого еще не знаешь.

«У-2» накренился, заходя в вираж, Лешка глянул вниз через борт и ничего не увидел – темнота и темнота. Оставалось надеяться, что Костенко ориентируется на местности и не придется кружить до рассвета, а потом…

Пилот биплана в машине шлемофона с очками не оставил, в результате Лешка летел с непокрытой головой, ветер свистел в ушах и резал глаза, стоило только высунуться из-за козырька кабины.

Но даже пригнувшись, Лешка не мог полностью спрятаться от ветра – в борту было две дырки от пуль, механики при ремонте на них внимания не обратили, и теперь две упругих струи воздуха выдували из-под Лешкиной гимнастерки остатки тепла. Нужно было перед полетом хотя бы комбинезон надеть, но было не до того.

Вообще он не сразу сообразил, что именно задумал их командир. Если бы во время полета капитан не попросил штурмана глянуть на двор крайней хаты в той деревеньке, а Лешка не вспомнил бы рассказ Костенко о том, как тот служил на Дальнем Востоке, то проморгали бы они капитана. А со взлетом на «У-2» командир и сам бы что-нибудь придумал.

Сказал бы, например, туповатому водителю бензовоза, стоявшему на посту, что есть приказ комполка слетать на разведку, приказал бы крутануть винт – всех делов. Никуда бы водитель не делся. И Лешка остался бы на аэродроме, и штурман… А что, кстати, штурман? Как командир сумел мимо него проскочить? Неужели Олежка вот так просто разрешил своему ближайшему другу совершить глупость, а сам остался в палатке, досыпать?

Лешка посмотрел на капитана. Тот управлял самолетом, высунув голову в сторону, что-то высматривая внизу. Шлемофон застегнут, кричи – не докричишься, а еще и мотор трещал немилосердно, отсекая от самолета все другие звуки. Ладно, успокоил себя Лешка, потом спрошу, как приземлимся.

Дико хотелось спать – вчера вылетали на рассвете, поспать перед полетом удалось всего часа три. Вернулись – спать не легли: пока сочиняли всем экипажем рапорт, пока сдавали машину приемщикам, пока обедали и собирали вещи… Потом Лешка заметил, что командир сам не свой, обсудил это со штурманом, и стало не до сна. Сейчас, несмотря на тряску, холодный ветер, грохот мотора, Лешка сполз на дно кабины и закрыл глаза.

Штурман сказал, что Лешка дурак. Сказал, что командир задумал глупость, опасную глупость, и экипаж обязан его остановить. Они его друзья, сказал штурман.

Пойди и доложи Товарищу Уполномоченному, предложил Лешка. Тот отреагирует, прицепится к капитану, как репей, будет сидеть рядом хоть всю ночь. Или в засаду ляжет у самолетика. Стукани, предложил Лешка.

Дурак, что ли, обиделся штурман. С Юркой поговорить нужно. Вот и поговори, сказал Лешка.

– Только он тебя слушать не станет, кто ты ему такой? – Друг. – А там – его семья. – Нет там никакой семьи, откуда она там могла взяться? – А если есть? Это же семья… От нее нельзя отказываться…

Лешка последнюю фразу тогда не произнес. Не смог, побоялся, что Олег даже не станет напоминать ему ничего, просто замолчит и отвернется, пожав плечами. Не Лешке рассуждать о семье и о том, что от нее отказываться нельзя…

…Комсорг сказал Лешке, что его могут исключить из комсомола. Сын предателя не может быть комсомольцем. Да, он не помогал отцу, но ведь и не помешал? Не помешал ведь, Леша? Я-то понимаю, что ты мог не знать, но вот бюро… Бдительность ты не проявил? Не проявил. Батя твой ведь не вчера с троцкистами связался, небось дома не особо сдерживался, что-то прорывалось у него. А ты прозевал! Позевал?

– Прозевал, – кивнул Лешка. – Не помню, чтобы он что-то такое…

– Не помню… – передразнил его комсорг. – Вот так же блеять будешь и на заседании бюро? Так же? Расслабился, не подумал, что даже самый близкий человек может оказаться врагом… Что писал товарищ Сталин про обострение классовой борьбы?

– И что мне теперь делать? – в ужасе спросил Лешка. – Что делать?

Он ведь мечтал об университете, хотел стать физиком. И что теперь? Кем может быть сын участника троцкистского подполья?

– А что еще ты можешь сделать? – Комсорг полез в карман куртки, достал листок бумаги. – Я вот для тебя набросал. Почитай. Потом пиши заявление, а я соберу сегодня собрание. Выступишь… Выступишь?

И Лешка выступил.

Одноклассники, сидевшие за партами, ему в глаза не смотрели. Слушали, глядя на крышки парт, на доску, на свои руки – куда угодно, лишь бы не видеть его лица.

– Я отрекаюсь от своего отца, я не хочу иметь ничего общего с мерзавцем, покусившимся на самое дорогое, что есть у советского человека… – Лешка чувствовал, что задыхается, щипало в глазах, лицо горело, но он упрямо продолжал говорить, произносил заученные слова и пытался убедить себя в том, что так нужно. Для него нужно, для матери его нужно…

Матери кто-то рассказал. Когда Лешка вернулся домой, она не поздоровалась с ним, не ответила ни на один его вопрос. Молча накрыла на стол, молча убрала грязные тарелки и помыла посуду. Когда Лешка утром проснулся – матери дома не было. На перемене после третьего урока его вызвал директор и сказал, что его мать сегодня утром попала под машину. Насмерть.

– У тебя еще есть родственники? – спросил директор.

Лешка хотел ответить, что да, что есть дед, но вспомнил, что дед Николай – отец его отца.

– У меня нет родственников, – сказал Лешка.

Через три дня его отправили в детский дом.