Столица для поводыря - Андрей Дай Страница 18

Зинин задумался. А потом пообещал прислать одного парнишку. Александра Кирилловича Крупского, едрешкин корень! Ему еще, правда, пару лет в университете доучиться надо. И хорошо бы за границу на стажировку отправить… А так – весьма интересуется извлечением всяческих полезных свойств из каменного угля.

Я поблагодарил. Но с такой кислотой на лице, что Зинин задумался во второй раз. И предложил еще одного студента – Александра Фридриховича Бага. Этот к горючему камню интереса пока не проявлял, но зато спит в обнимку с бутылью царской водки. Кислоты – это его стихия. И парень как раз к лету обучение закончит.

Согласился. Этот лучше. Пусть приезжает. Жилье и жалованье – с меня, ум и предприимчивость – с него.

В качестве хорошей новости выступила записка из Минфина. Они отказывались регистрировать государственную десятилетнюю привилегию на зипетрил без внятной пригодной для промышленности технологии его производства. Что тут хорошего, я не понял, но Зинин просто лучился самодовольством. Оказалось, он уже заказал своему другу и ученику Александру Михайловичу Бутлерову из Казанского университета разработку недостающего. И тот обещал немедленно взяться за работу.

Я сделал вид, будто тоже рад. В ученом мире свои завихрения, и не мне туда лезть.

Третье известие мне понравилось больше всего. А профессору не понравилось, что мне понравилось. Он понять никак не мог – что тут такого? Ну лежат на складах в Петергофе сто или даже сто двадцать пудов пропитанного нитроглицерином оксида магния, и Василий Фомич Петрушевский совсем не против мне это богатство продать. Разве это повод кидаться руки жать и в щеки целовать?

Не понимает человек, что мне хоть си-четыре, хоть динамит, лишь бы Чуйские бомы в воздух поднять. Очень уж они мешают.

На прощанье без сомнения великий русский химик предложил мне технологию производства анилиновых красителей для ткани. В подарок, так сказать. Но с условием, чтобы фабрика, эту краску вырабатывающая, непременно находилась в отечестве. Я пообещал и даже поклялся. Что это за краска и зачем она нужна, я уже потом выяснил. А от подарка было грех отказываться.

В общем, благодаря посещению академии этот день точно не был прожит зря. А ведь, выскакивая из-за здоровенных дверей Министерства внутренних дел, думал, все – как утро началось, так до вечера и пойдет. Глупо и непродуктивно.

К министру господину Валуеву я не попал. Тот был в Царском Селе с государем. Пришлось выслушивать настоящий выговор со скабрезными шутками от министерского товарища, сенатора и тайного советника Александра Григорьевича Тройницкого. Причиной, конечно, было опоздание с подачей всеподданнейшего отчета.

– Я еще смог бы понять, коли вы по малости лет влюбились бы, что ли. Или дурную болезнь на водах лечили. Но нет! Вы иным были заняты! Вы, господин губернатор, с Третьим отделением дружбы водили и с генерал-майором Фрезе государевы земли делили! Кой черт, прости господи, вас понес на китайскую границу? Орденов захотелось? В малолетстве не наигрались?

– Я советовал бы вам, ваше превосходительство, выбирать другие выражения! – вспылил я.

– Знаете куда можете идти со своими советами? – и вовсе взорвался замминистра. – Мальчишка! Уж не вам меня поучать! Устроили там у себя… Научитесь прежде дела обделывать, чтобы поучать! Давно ли вам няньки перестали молоко утирать?!

– Мне, может быть, и недавно перестали, – процедил я сквозь зубы, – а вот вам скоро снова начнут, старый вы дурак!

Встав из удобного кресла, я вышел из кабинета. А потом и из министерства. Тройницкий что-то еще кричал в спину, но я не слушал. Вернувшийся, не покинувший друга в трудную минуту Гера предлагал еще и морду набить этому козлу. Едва не согласился…

И у самых практически дверей встретился с директором Сибирского комитета, незабвенным и непотопляемым Владимиром Петровичем Бутковым. Не было бы у меня в голове пассажира Герочки, прошел бы мимо. Как бы я смог догадаться, что этот низенький и коренастый, практически лысый господин в помятом пальто с засаленными клапанами карманов – тот самый статс-секретарь государя, начальник канцелярии правительствующего Сената и управляющий делами Кавказского комитета? Это помимо директорства в Сибирском комитете и работы в особой комиссии по судебной реформе. А по мне, так обычный потрепанный излишествами Фантомас. Классический младший инструктор какого-нибудь третьестепенного направления в районной администрации.

– Неужто Герман Густавович?! – обрадовался Бутков и тут же вцепился в мой рукав. Как клещ – лучше и не скажешь. – Что же это вы – из присутствия да с этаким-то лицом? Я давеча говорил о вас в доме Шереметевых. Впрочем, что же это я хвастаюсь, ныне-то во многих домах о вас говорят. Вас, cela ne surprend pas[9]…

– От Тройницкого иду, – неожиданно для самого себя пожаловался я. – Едва сдержался от требования сатисфакции…

– От нашего счетовода? Ха-ха! От него сатисфакции требовать? Экий вы, mon cher, шутник. У Александра Григорьевича, видно, и на собственную смерть инструкция будет. – Видный деятель всего на свете, лишь бы поближе к царю, надул щеки, изображая Тройницкого, и очень похоже забубнил: – Осьмь тридцать, кхе-кхе, – умереть. Осьмь сорок две – прибытие в Царствие Небесное. Примечание. Уточнить величание архангелов! – И тут же, словно по секрету, наклонившись ближе ко мне, выговорил быстро: – Велено было вас, mon cher, подвергнуть, так сказать. Он и выполнил.

– И кто же? – удивился я. – Кто приказал? Неужто Валуев?

– А кто его знает, Герман Густавович, – оскалился тайный советник. – Сие мне неведомо. Около вас, дорогой мой, ныне такие силы вьются. Такие значительные господа в вас интерес находят. Такие блестящие молодые люди о вас пекутся. Меж них и искать нужно. А счетовода нашего не вините. Ну его… Идемте… А вы же, верно, куда-то торопились?

– Да, у меня, Владимир Петрович, дела… Ждут меня…

– Ну да, ну да. А вы не забывайте меня, Герман Густавович. Непременно вспоминайте. Кто, как не я, вам был самый лучший попечитель и товарищ!

– Конечно. Прожект Южно-Алтайского округа, должно быть, у вас теперь?

– А вот не скажу, – растянув широченный, прямо-таки мультипликационных размеров рот в улыбке, заявил он. – Вот приходите. Уважьте старика. Заодно и о горных степях ваших расскажете. Вопрос еще до Сретенья должен быть в Госсовете рассмотрен. Так что на неделе вас жду…

До Сретенья – это хорошо. Это даже очень хорошо. Сретенье – это край. Это предел. Если я не успеваю выехать в губернию до Сретенья, можно и не торопиться. Все равно застряну на левом берегу Оби из-за разлива.

В общем, родное министерство встретило меня неласково. Если не сказать как-нибудь менее литературно… Опытный Герман меня успокоил, объяснил, чтобы за свой длинный язык я никаких репрессий не опасался. Свидетелей не было, а значит, слово Тройницкого против слова Лерхе. Ерунда!

Однако настроение было испорчено. И я даже всерьез раздумывал, не отменить ли посещение медико-хирургической академии… Хорошо, что не отменил.