Операция "Драконьи яйца" - Василиса Раса Страница 18

* * *

По ощущениям, Левек давно миновал Северный Заццвахт и даже почти выбрался из грязей. Он не был в этом точно уверен, потому что под правой ногой временами ещё хлюпало и скрипело, а иногда даже жалобно подвывало. Но он подозревал, что к подошве просто пристал кусок глины, который намокал от росы или если он, Левек, неосмотрительно ступал в лужу. Левек подумывал остановиться и выковырять его хоть на выброс, хоть про запас, но шлось ему сейчас до того хорошо, что он решил подождать, когда наконец выдохнется и вынужден будет встать на привал.

Он подозревал, что причиной его резвому ходу было копьё, которое давно перестало вырываться и пытаться сбежать, и теперь надёжно покоилось в его руке, и как будто бы даже лишилось своей навязчивой тяжести. И было это таким естественным, словно век он так его с собой таскал. От этого на душе у Левека было спокойно, а сердце буквально пело, уверяя, что всё задуманное непременно получится.

Про копьё Левек догадался не сразу. Сначала молча разглядывал голубые прозрачные волокна силы, ровно текущие к секторам защитного контура и так очевидно его питающие. Левек и дальше воспринимал бы это, как должное, если б случайно не выяснил, что видеть это способен едва ли не он один.

И если сокурсники просто вежливо улыбались "не слишком удачной шутке" старосты, то старшекурсники на осторожный вопрос о том, знают ли они, на чём держится третий контур Журавля, сначала завалили его подколами, интересуясь, куда это и с кем он собрался линять за контур, а потом кто-то сказал, чтоб не выдумывал. Контур у Журавля только один, но мощный, его сам Сешень Моравицкий ставил. А Сеш — заслуженный имперский спец по защитной сети — это все знают.

Левек, конечно, тоже знал. Оттого и спрашивал. Потому что охранных контуров у замка было совершенно точно три. И один из них держался на том самом копье, которое он крепко держал сейчас в руке. И которое обладало невероятной силой. От неё у Левека горячо и волнительно было в груди, в ушах шумело, и ноги несли его вперёд сами.

Шумело-то, конечно, от ветра, который не щадя гнал его в спину, но парню больше нравилось думать, что это прорастает в него сила великого артефакта. Ему до щекотки под ложечкой было любопытно и страшно, к чему копьё его приведёт.

На самом деле Левек бежать никогда никуда не планировал. В Ратицкой академии ему было хорошо и даже интересно. А то, что бубен временами крепко трещал, к этому парень относился философски, искренне считая, что от потасовок и утверждения на своей территории он рано или поздно сделается настоящим мужиком.

Но вот Странник и идущие от него токи силы парня волновали. Он любовался ровной пульсацией купола, закрывающего Журавля, размышляя, чем он подпитан, и что именно магистры вложили в источник силы. На решение задачи у него было четыре года, и он был уверен, что рано или поздно профессор Боржек об этом сам заговорит.

Он и заговорил. О легендарном копье драконов. И владыке Регнерте. О союзе двух сил, уравновешивающих и усиливающих друг друга. О том, какой это был мощный и устрашающий артефакт, созданием которого и завершилась Тысячелетняя война, и что никто в здравом уме не посмеет к нему прикоснуться, потому что копьё способно мгновенно испепелить любого, в ком нет первородной драконьей или тёмной силы, и того, чьи помыслы запятнаны корыстью. Оно способно даться в руки только истинному потомку драконов, и только ради благословенного равновесия, так сказал на лекции Боржек.

Что такое благословенное равновесие, Левек не знал. И хоть Боржек и говорил о копье в прошедшем времени, о каком именно копье шла речь, парень догадался почти сразу. У него в голове мгновенно всплыл Странник с зажатым в ладони коротким древком, в голове что-то щёлкнуло, и картина питания контура сложилась сама собой.

Он даже прикинулся бестолковым увальнем и нагло спросил, что ещё это ваше волшебное копьё умело? Глаза профессора коротко вспыхнули довольством.