Хранящая огонь - Властелина Богатова Страница 17

Вихсар протянул руку к огню. Языки лизнули ладонь, обжигая, просачиваясь сквозь пальцы, но он не чувствовал этого, предавшись раздумьям. Разглядывал желтоватые прорези в кости, суровый взор Воина Су́льде, ряд ровных зубов, которые то ли впились в сталь щита, что Бог держал в руках, то ли устрашающе и гневно скалились. Вот и Вихсар иногда, казалось, так же яростно впивается зубами в свою жизнь и не может никак распробовать её вкуса. А иногда показывал он ей свои зубы, скалясь в волчьем оскале, будто на врага. Потому что жил он по одному закону — всё или ничего.

Вихсар убрал руку, почувствовав, как ладонь начало жечь. В шатёр неожиданно хлынул поток света, накрыла холодная тень.

Угдэй громадной глыбой вошёл в шатёр, и сразу стало тесно. Выглядел он мрачно, видно уже знал, зачем хан зовёт его в столь раннее время. Батыр глянул в сторону алтаря, потом на Вихсара и помрачнел ещё больше, так что прибавилось даже лет ему на вид. Хотя он был немного старше Вихсара, но сейчас взор его был не яростным, плещущим силой, а скорбным. Горечь от потерь близких, друзей по оружию, вынуждала крепнуть и обрастать корой быстро.

— Вздумал, значит, идти по следу? — голос его густой смолой накрыл, а Вихсар не привык к тому, чтобы с ним разговаривали таким тоном.

Вождь поднялся во весь рост и оказался выше своего друга, впрочем, он даже от своих братьев старших отличался изрядным ростом, хотя те были куда матёрей его.

— Я хочу всего лишь вернуть свою добычу.

Угдэй пожевал губами, вновь проявляя недовольство его решением.

— Я поеду с миром. Тем более, сыновья Вяжеслава приглашали меня в своё княжество, вот и не заставлю их долго ждать.

— А ты уверен, что она осталась с ними, а не на пути уже в Ровицы?

Вихсар хмыкнул, прошёл к наполненному едой и питьём подносу, что стоял на резном столике, подхватил чару, поднёс к губам, отпил рябинового вина. Жидкость обожгла горло, согрела. Оторвавшись, Вихсар кивнул на столик, приглашая и Угдэя угоститься. Тот только качнул головой.

— Я знаю, что она с ними, — молвил вождь.

— Если завяжется вражда… мы… у нас слишком мало людей…

— Поэтому ты здесь, Угдэй, я звал тебя, чтобы дать тебе поручение, — Вихсар наполнил чашу из кувшина бардовым вином, протянул воину. — Ты поедешь к хану Бивсару с моей просьбой дать мне войско.

Лицо батыра вытянулось, он не выпускал вождя некоторое время из-под своего изумлённого взгляда, а очнувшись, принял угощение из его рук, отпил, оставаясь задумчивым.

— Я не могу всё так оставить, и ты должен это понимать, — начал говорить хан, снимая пояс со спинки кресла. — У меня её украли, увезли из-под носа. Ты хочешь, чтобы печать позора всю жизнь жгла мне душу? Какой я тогда воин? Как я предстану перед вечностью, перед своим предками, братьями, отцом, всем племенем, зная о том, что надо мной посмеялись? Я последовал совету Бивсара, и я сохраню с воличами мир. — Вихсар замолк и тут же поправил сам себя: — Постараюсь.

Воин слушал молча, водя взглядом по лицу Вихсара, будто выискивал что-то, хотя чего он ожидал? Знал-то его не первый год.

— Это их женщина, их племени они не отдадут…

Вихсар подступил к Угдэю так быстро, что тот застрял на полуслове. Острый взгляд вождя пронзил, будто шипами.

— Ты слишком много говоришь, батыр, исполняй то, что я велю.

Глаза Вихсара потухли и вдруг разом выцвели. Князя Радонега уже нет в живых, а договориться с женщиной ему не составит труда. Тем более, насколько он знал, мать у Сугар не родная.

— Пусть Великий Тангрин наделит тебя мудростью и яростью вепря, хан, — сказал Угдэй и чуть склонился в поясе.

Вихсар замер. Много лет идёт их дружба, а одно всего лишь непонимание враз сделало их чужими. Хан сдержал вспыхнувшую было ярость. Не такого он хотел разговора, но видимо, тому суждено быть.

— Иди, — сказал, поставив свою чашу.

Угдэй было ступил к выходу, но застопорился вдруг. Вихсар выгнул бровь, готовясь слушать.

— Позволь отправить Алтана.

— Почему его? — спросил он, успокаиваясь совсем.

— Потому что я не хочу оставлять тебя одного и последую за тобой всюду, куда бы ты не устремился.

Вихсар вернул на него задумчивый взор. Угдэй смотрел неотрывно и твёрдо. Хан отвернулся, подхватывая саблю.

— Я ценю твою верность, Угдэй, и хочу, чтобы ты научился мне доверять, — хан взял сушёный абрикос и положил в рот. — Делай, как считаешь нужным, главное, чтобы было исполнено.

Вихсар отвернулся, дёрнул клинок из ножен, слушая сначала тишину, а потом шаги. Хлынул и погас густой утренний свет.

Теперь, когда волна злости спала, Вихсару стали понятны тревоги батыра. Как бы он ни ярился, а Угдэй прав. С теми воинами, что есть у него в лагере, не взять осадой даже острог. Но он и не собирался развязывать с воличами войну. Если, конечно, никто не встанет на его пути. А на этот случай войско ему нужно.

Поймав своё отражение на гладкой стали, хан застыл, видя чёрные, полные каким-то диким ядовитым блеском глаза, резко вложил саблю обратно.