Дым и зеркала - Нил Гейман Страница 17

Он сел.

Он на меня поглядел.

– Валяй, – сказал он, без спросу перейдя на «ты».

Я поглядел на знакомых с завтрака, но никто из них на меня не смотрел – я не мог поймать ни одного взгляда. Поэтому я начал говорить: про книгу, про сюжет, про концовку, про финальную сцену в ночном клубе Лос-Анджелеса, в котором добрая девочка Мэнсон взрывает своих злых братьев. Или думает, что взрывает. Про мою идею, чтобы всех сыновей Мэнсона играл один и тот же актер.

– И вы во все это верите? – Это был первый вопрос Кого-то.

Легкий вопрос. Я по меньшей мере два десятка раз отвечал на него английским журналистам.

– Верю ли я, что некоторое время Чарльзом Мэнсоном владела сверхъестественная сила и что в настоящий момент она владеет его многочисленными детьми? Нет. Верю ли я, что происходит что-то странное? Наверное, должен. Быть может, просто дело в том, что в какой-то момент его безумие совпало с безумием мира вообще. Не знаю.

– М-м-м. Этот парнишка Мэнсон. Мог бы его сыграть Кеану Ривз?

«О Господи, только не это!» – подумал я. Поймав мой взгляд, Джейкоб отчаянно закивал.

– Почему бы и нет, – сказал я. Все равно это все только игра моего воображения. Ничто из происходящего не реально.

– Мы заключаем сделку с его командой, – задумчиво сказал Кто-то.

Меня отослали подготовить им для одобрения синопсис. Под «ними», насколько я понял, подразумевался австралийский Кто-то, хотя я не мог быть до конца в этом уверен.

Прежде чем со мной расстаться, они дали мне 700 долларов и заставили за них расписаться: per diem[10]на две недели.

Два дня я писал синопсис. Я все пытался забыть про книгу и представить сюжет с точки зрения кинематографии. Работа двигалась хорошо. Сидя у себя в номере, я стучал на присланном со студии ноутбуке и распечатывал страницы на присланном оттуда же принтере. Ел я у себя.

После полудня я недолго гулял по бульвару Сансет. Я доходил до «почти круглосуточно» книжного, где покупал газету, а потом сидел с полчаса во внутреннем дворике отеля и ее читал. После, получив свою порцию солнца и свежего воздуха, возвращался в темноту и переиначивал мою книгу в нечто незнакомое.

Каждый день служащий отеля, старый-престарый негр, с почти болезненной медлительностью брел через двор поливать растения в кадках и ухаживать за рыбками в прудике. Проходя мимо, он мне улыбался, а я в ответ кивал.

На третий день я встал и подошел к нему, когда он, нагнувшись над прудиком, руками выбирал из него мусор: несколько монет и пачку из-под сигарет.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Сэ-а… – откликнулся старик.

Я подумал, не попросить ли его не называть меня «сэр», но не смог сообразить, как сделать так, чтобы не прозвучало оскорбительно.

– Симпатичные рыбки. Он кивнул и улыбнулся.

– Декоративные карпы. Привезены из самого Китая. Мы смотрели, как они плавают в прудике.

– Интересно, им не скучно? Он покачал головой.

– Мой внук ихтиолог. Вы знаете, кто это?

– Человек, который изучает рыб.

– Ага. Он говорит, у них памяти хватает секунд на тридцать. Поэтому, когда они плавают по кругу, для них это всегда сюрприз, ну вроде: «Надо же, я тут никогда не был». Встречая других рыб, которых знают сто лет, они говорят: «Ты кто, незнакомец?»

– Не могли бы вы кое-что спросить для меня у своего внука?

Старик кивнул.

– Я как-то читал, что ученые так и не смогли установить продолжительность жизни карпов. Они не стареют, как мы. Если они умирают, то от руки человека или от зубов хищника, или от болезни, но просто не могут состариться и умереть. Теоретически они могут жить вечно.

Он снова кивнул.

– Спрошу. Звучит уж больно занятно. Взять хотя бы этих трех… Вот этому, я зову его Призрак, всего четыре – пять лет. А двое других уже были здесь, когда я только сюда поступил.

– И когда это было?

– В год тысяча девятьсот двадцать четвертый от рождества Господа нашего Христа. Сколько мне, по-вашему, лет?

Я не мог сказать. Он был точно вырезан из старого дерева. Старше пятидесяти, но моложе Мафусаила. Я так ему и сказал.

– Я родился в девятьсот шестом. Святая правда.

– Вы здесь родились? В Лос-Анджелесе? Он покачал головой.

– Когда я родился, Лос-Анджелес был всего лишь рощицей апельсиновых деревьев в чертовой глуши.

Он разбросал рыбий корм по воде. Три рыбы всплыли – призрачные, бледно-серебристые стеклянные карпы уставились на нас, или, может, так только казалось. Круглые отверстия ртов постоянно открывались и закрывались, точно они обращались к нам на каком-то своем беззвучном тайном языке.

Я ткнул в того, на которого он указал.

– Так значит, это Призрак, да?

– Он – Призрак. Верно. Вон тот под кувшинкой – видите, хвост торчит? – его зовут Бастер, в честь Бастера Китона. Китон как раз жил здесь, когда мы получили эту парочку. А вот эта – наша Принцесса.

Из всех трех Принцессу отличить было проще всего: светло-кремовая с ярко-алым пятном вдоль спины.

– Красавица.

– Ну, разумеется. Конечно, она красавица.

Он сделал глубокий вдох и закашлялся. Просто зашелся хриплым кашлем, сотрясшим все его тело. Тогда я впервые смог увидеть в нем старика, которому за девяносто.

– С вами все в порядке? Он кивнул.

– Нормально, нормально, нормально. Старые кости, – сказал он и повторил: – Старые кости.

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся в унылый номер к своему синопсису.

Распечатав законченный текст, я отослал его по факсу Джейкобу.

На следующий день он приехал ко мне в отель. Вид у него был расстроенный.

– Все нормально? Какая-то проблема с синопсисом?

– Давай-ка присядем. Мы тут сняли кино с… – Он назвал известную актрису, сыгравшую несколько лет назад в паре нашумевших фильмов. – Беспроигрышный вариант, правда? Вот только она уже не так молода, но настаивает на том, чтобы самой сниматься во всех своих сценах с обнаженной натурой, а, уж ты мне поверь, на такое тело никому смотреть не захочется. Сюжет такой. Один знаменитый фотограф уговаривает всеми уважаемых женщин перед ним раздеваться. Потом их имеет. Только никто не верит, что он это делает. Поэтому шеф полиции, которую играет миссис Дайте-Я-Покажу-Вам-Мой-Голый-Зад, решает, что единственно, как она может его арестовать, это сделать вид, будто она в его духе. Поэтому она с ним спит. А вот теперь крутой вираж…

– Она в него влюбляется?