Кладезь бездны - Ксения Медведевич Страница 17

А Майеса почувствовала, что вот-вот упадет. И, задыхаясь, поднесла руку к сердцу.

– Простой жест – а сколько благодарных зрителей, – резко прозвучал от арки голос княгини. – Добро пожаловать обратно, Тарег-сама.

И оба одновременно положили руки на рукояти мечей: Тамийа-химэ – на оголовье тикка, Тарег-сама – длинного человеческого клинка в битых черных ножнах. Сердце Майесы провалилось еще ниже.

– У меня к тебе незаконченное дело, Тамийа. Мы закончим его между тобой и мной, как подобает воинам. Остальным нет дела до нашего разговора.

Князь говорил грубо и зло – хотел, чтобы Тамийа-химэ потеряла лицо перед слугами.

– Тогда пойдем в сад, Тарег-сама, – спокойно отозвалась госпожа.

Эда медленно, как во сне, двинулся вперед – но Тамийахимэ властно подняла ладонь:

– Нет.

Князь медленно повернулся и нарочито неспешно пошел по ступеням вниз. Госпожа вскинула голову и двинулась следом. Саюри рухнула на колени, припадая к ее шлейфу:

– Химэ-доно… химэ-доно… – малодушно всхлипывала она, – извольте распорядиться – я оповещу…

– Нет, – не отрывая взгляда от высокой темной фигуры, проговорила Тамийа-химэ.

Но на ступенях не удержалась, выхватила из-за пояса шелковый мешочек с прядкой волос младшего сына и встряхнула его перед собой:

– Что изменит наш поединок, Тарег-сама? Что ты скажешь моим детям?

А он крутанулся вокруг своей оси – так что полетел из-под ног песок, и прошипел в ответ:

– У меня тоже могли быть дети! Не смей вымогать мое прощение, тыча семейным горем! Предательница!

– Тебя предала Айша! Прошло семьдесят лет, Тарег-сама! Что это изменит?

– Бедуины говорят: отомстил через сорок лет – поспешил, – с кривой демонской улыбкой сказал князь. – Я умею ждать лучше, чем бедуины. А ты, Тамийа, видно, решила, что, раз я не прихожу за тобой, я раздумал мстить?

– Искренне признаюсь тебе, Тарег-сама, – горько сказала княгиня, – да, я так думала.

– Глупый кролик, – ощерился нерегильский князь. – Вынимай меч. Шалости – для детей…

– …и только мечи с тобой навсегда, ибо никогда не устают, – тихо закончила за него старинное присловье Тамийахимэ. – Позволь мне биться семейным оружием, Тарег-сама. Его должны принести из моих покоев.

– Позволяю, – криво улыбнулся князь.

И пошел в глубь сада. Росистая трава, на ней очень, очень скользят ноги.

– Эда, – почти не поворачивая головы, отдала распоряжение госпожа.

Коротко всхлипнув, оруженосец метнулся исполнять волю княгини.

Когда Тамийа-химэ ступила на траву, господин Ньярве одними губами сказал Саюри:

– Быстро. Беги. К Джунайду-сама. И ори на весь дворец.

– Что?.. – ахнула девушка.

Да и Майеса тоже ахнула, даже рукавом рот прикрыла. Как?.. Ведь…

– Быстро беги, дура, – прошипел господин Ньярве. – У химэ-доно хорошая школа – она отразит два, возможно, даже три удара. Быстро беги, пока есть время!!!…

Тут у Майесы подкосились ноги, и она вдруг оказалась на циновках посреди раскинувшихся шелков своих нижних платьев.

– Ах! – пришлось опереться ладонью о пол.

Парусящая рукавами Саюри и Эда разминулись в арке, обменявшись безумными взглядами. Заливаясь слезами, оруженосец упал на колени и быстро пополз к ступеням в сад:

– Химэ-доно… химэ-доно…

Тамийа-химэ медленно спустила с плечей верхние платья. Перевязала рукава нижней хитама белым шнуром, поданным плачущей Айко. Тарег-сама темной статуей стоял между двух шелестящих ив, над круглым зеркалом пруда.

Когда госпожа подняла обеими руками фамильный меч, из дальних комнат послышались отчаянные крики Саюри:

– Помогиии-теееее!..

– Преданные у тебя слуги, Тамийа, – нехорошо усмехнулся князь.

И резко выхватил меч, отбросив в траву ножны.

Госпожа обнажила клинок подобающе неспешным движением. Ножны оставила в левой руке. Медленно присела в поклоне. Тарег-сама лишь издевательски усмехнулся.

И странным, плавным, но совершенно не укладывающимся в голове движением отвел поднятый меч в сторону.

Теряя самообладание, Майеса снова поднесла к губам рукав.

– О боги, только не это… – прошептала она.

– Пожалуй, насчет трех ударов я погорячился, – запинаясь от страха, пробормотал господин Ньярве.

Его не за что было упрекнуть: они смотрели на самую страшную стойку из всех, что встречаются на пути меча, – «молчащую». По ней нельзя сказать, каков будет нанесенный удар. Поэтому от такого удара практически невозможно защититься.

Княгиня, острожно ступая босыми ступнями по мокрой траве, принялась медленно кружить вокруг Тарега-сама. Тот смотрел на нее уже не хищными, а совершенно спокойными глазами. И слегка поворачивался, словно его вел за собой кончик меча Тамийа-химэ.

– Химэ-доно-о… – простонала Майеса, не в силах сдерживать рвущийся наружу страх.

Свист, резкий блик на клинках, лязг.

Видимо, она все-таки вскрикнула, ибо обнаружила, что зажала ладонями рот.

Княгиня медленно отвела в сторону руку с тем, что осталось от перерубленных ножен. Отбросила их в траву.

Противники вновь закружились, настороженно пробуя пальцами траву под ногами. Тамийа-химэ крикнула и бросилась вперед, атакуя.

* * *

Абу аль-Хайр просто сидел. У него не было сил встать и вернуться. У него вообще не было сил.

И вдруг со стороны внутренних покоев раздался пронзительный женский крик.

Арва ахнула и тут же подскочила на тростниковом коврике, запахивая хиджаб. Абу аль-Хайр ахнул следом.

Из темноты на них, мелко перебирая ножками в белых-белых носочках, придерживая разъзжающееся в стороны запашное платье, выскочила женщина с голым лицом сумеречницы. И, увидев ошалевших ашшаритов, отчаянно закричала:

– На помощь! На помощь! Скорее! Князь Тарег Полдореа изволит убивать княгиню Тамийа-химэ! По-мо-гитеееее!..

И, все так же истошно голося, засеменила дальше – видимо, ей казалось, что это она бежит, причем быстро.

– Аааааа!..

Абу аль-Хайр неожиданно для себя вышел из тупого оцепенения и бросился вперед.

– Куда! Куда, о Абу Хамзан! Там же харим! – верещала сзади Арва.

Таких, как он, взбудораженных криками и наплевавших на приличия, оказалось немало. Грохоча каблуками по доскам и изразцам полов, они неслись через дворики и арки, стараясь не смотреть по сторонам, – отовсюду доносились истошные, заполошные крики и проклятия женщин. Уже потом Абу аль-Хайр спросил себя, куда бежал и почему безоговорочно доверился бегу этой странной толпы – а если бы они ошиблись направлением и ломились вовсе не туда, куда надо?