Ричард Длинные Руки - воин Господа - Гай Юлий Орловский Страница 17

– Не знаю, – ответил он честно. – Я ведь не винодел. Пью, что доставляют. За ваше здоровье, доблестные рыцари!

Беольдр кивнул благосклонно, рыцарь здесь только он, мы осушили кубки, Терентон налил снова. Я прислушивался к дивным ощущениям, одновременно старался понять, откуда взялись кубки, ведь вначале на столе были только три кувшина. И почему те простые медные кубки сперва стали серебряными, а теперь и вовсе отливают благородным золотом.

– И все-таки, – сказал Беольдр размеренно, – за твои временные услады последует жестокая расплата... Что жизнь? Миг... А потом мучиться всю вечность. Надо же – вечность!

Терентон с усилием улыбнулся. Мне показалось, что он не то подмигнул мне, не то взглянул в поисках сочувствия.

– Я надеюсь, – ответил он елейным голосом, – что Господь милостив... Что ему от моих мук? Я человек маленький. Вот поймать короля-клятвопреступника или императора-братоубийцу...

– Перед Богом все равны, – напомнил Беольдр строго. – Король, император, последний нищий – все получат за одинаковый грех одинаково. За хвост – и о стенку! А потом в котел с кипящей смолой.

– А почему не в огненное озеро? – удивился Терентон.

Беольдр подумал, махнул рукой:

– Ладно, в огненное озеро.

– Спасибо, – вздохнул Терентон. – Сразу, поверишь ли, отлегло. Сперва легло, даже лапы вытянуло, а потом... потом отлегло.

Я насыщался дивно приготовленным мясом, нигде не подгорело, нет недожаренной плоти, к чему уже привык в Зорре, умело приправлено жгучими травами. Беольдр и Терентон вели неспешный разговор, изобилующий намеками и недомолвками, в которых я ничего не понимал.

Вино постепенно не то чтобы ударило в голову, но расслабило мышцы, я чуть прибалдел, смотрел на все с улыбкой, мне было хорошо и приятно. Однако Беольдр вдруг взглянул на меня остро, перевел взгляд на окно, за которым край огромного багрового солнца уже исчез, а голубое небо превратилось в темно-синее, и сказал:

– Дик, пойди посмотри на коней. Утром выедем чуть свет. Проверь ремни, у тебя подпруга вот-вот лопнет. Замени, пока есть время.

Я выбрался из-за стола, Терентон сказал торопливо:

– Там в конюшне есть любые ремни.

Дверь отыскалась не сразу, потом я долго брел по коридору, удивляясь его ширине и бессмысленно высоким сводам. По тем замкам, которые посещал на экскурсиях, приходилось передвигаться, нагнув голову. Даже низкорослый гид то и дело стукался макушкой...

Наконец лестница привела вниз на первый этаж. Я толкнул дверь, ночь распахнулась свежая, воздух теплый, как чай, крепкий и настоянный на всяких лечебных травах. Яркое, звездное небо обрывается абсолютно черной зазубренной стеной леса, оттуда идут запахи древесины, смолы, трухлявых пней и бодрящий аромат муравьиного сока.

Лунный свет показался слишком ярким, соперничал со светильниками в помещениях и факелом в стене на выходе. Кстати, странный факел. Пламя ровное, мощное, другой за это время уже давно бы выгорел...

Луна недостаточно яркая, чтобы я мог различать цвета, однако же пронзительно ясно высвечивала двор. Под стенами залегли чернильные тени, отчего двор казался шире, объемнее и таинственнее. Над головой проносились ночные птицы, я иногда слышал мягкое движение воздуха.

Конюшня на той стороне блестела, как глыба льда, рядом пристройка, но мне туда вход заказан. Что мы привезли – не знаю, что увезем – тоже не дорос еще До этих тайн. Хорошо, хоть доверяют поправлять ремни. Раньше и это не доверили бы. Правда, вино здесь хорошее, у нас там короли такое не пробовали. Даже президенты вряд ли...

Двери снова распахнулись, старые средневековые Двери средневековой конюшни. Но фотоэлемент и сервомоторы как будто только что сперли от дверей Шереметьева-2. Странный мир, но он начинает мне нравиться...

Я сделал шаг в полутьму, в конюшне разом вспыхнул свет. Не яркий, а некий интим, просто предупреждение коням: кто-то к ним вошел, надо подтянуть животы, принять небрежный вид.

По стене наискось метнулась тень. Мне она показалась странной, я не успел понять, в чем там дело, наконец с большим опозданием сообразил, что у меня пока что одна голова, а у тени две...

Огромные лапы больно схватили за голову, прищемив волосы. Я рванулся, мои руки непроизвольно ухватились за эти толстые, как деревья, лапы чудовища. Другие, еще более широкие ладони перехватили мои пальцы. Задыхаясь, я ощутил, что если дернусь еще хоть раз, то просто оторвут как руки, так и голову.

– Сда...юсь, – прохрипел я. – Хва...тит....

Хватка ослабела. Перед глазами стояла красная пелена, волны крови с силой били в уши. Я судорожно, как рыба на берегу, распахнул рот. Могучие лапы позволили воздуху хлынуть в грудь, но все еще держали крепко.

Издалека донесся ясный чистый голос:

– Торд, оставь его. Он сказал, что сдается.

Я не то хотел сказать, мелькнуло в голове отчаянное. Неужели я сказал именно эти слова? Они не так поняли, не так истолковали...

Подошвы ударились в твердую землю. Я сообразил, что до этого меня держали в воздухе. Могучие лапы придержали за плечи, чтобы не упал, исчезли, но по запаху я чувствовал, что за спиной по-прежнему зверь, перед которым медведь покажется плюшевым Винни-Пухом.

– Мешок, – скомандовал тот же ясный голос. Мне показалось, что он принадлежит женщине. – Побыстрее!..

– Не беспокойтесь, леди... – начал густой мужской голос.

– Поторапливайтесь, – оборвала она резко. – Не нравится мне, что он так спокоен...

– Да он просто пьян...

– Еще бы, он же из Зорра!

На голову набросили мешок, могучие лапы разжались. Я успел глубоко вдохнуть, но, оказывается, лапы лишь пропустили мешок мне до колен, а затем сдавили с такой силой, что я с шумом выдохнул все, что успел набрать в легкие. Меня перевернули, это я чувствовал, в поясницу больно уперлось нечто вроде бетонного бордюра. Я понял, что меня несут на плече. Справа легонько простучала копытами лошадь, но настолько мягко, что шагах в трех уже не услышать. То ли по толстому мху, то ли копыта обмотаны тряпками.

Несли меня долго, затем я ощутил странный запах. Такой слышал только однажды, когда ездил к приятелю на Азовское море. Там берег завален гниющими кораблями, старыми лодками, высыхающими водорослями, погибшими на солнце рачками и рыбешками...

Меня подняли явно наверх, я так решил по надсадному сопению богатыря, что с такой легкостью нес меня на плече. К чему-то привязали, толстая веревка передавила вены на руках и ногах. Я тихонько вякнул про возможность гангрены, вряд ли здесь знают про пенициллин, но в ответ меня пропенициллинили ногой под ребра.

Доносились голоса снизу, сбоку и даже сверху. Потом подо мной поверхность качнулась и задвигалась, словно началось землетрясение. Веревки натянулись, меня трясло все сильнее, потом толчки прекратились, но взамен все тело налилось свинцовой тяжестью. Невесть откуда взялся сильный ветер, продувал даже сквозь мешковину. Плотную ткань прижимало с такой силой, что, когда я приоткрыл губы чуть шире, давление встречного ветра едва не вбило мне в глотку всю воздушную шапку земного шара. К счастью, веревки бдили.