Интересные времена - Терри Пратчетт Страница 17

Чудакулли поднял глаза на Думминга Тупса.

– Ну что ж, он отправился в путь, – произнес он. – Но, по-моему, мы должны были получить что-то взамен.

– Ну, передача происходит не совсем мгновенно… – ответил Думминг.

– То есть следует учитывать время, необходимое на пересечение оккультных измерений?

– Вроде того. Согласно Гексу, мы должны подождать несколько…

Посреди октагона, на том самом месте, где несколько минут назад стоял Ринсвинд, что-то материализовалось. Материализация сопровождалась громким «хлоп», после чего предмет откатился на несколько дюймов.

Предмет был снабжен по крайней мере четырьмя колесиками – примерно такого размера, которые подошли бы для небольшого экипажа. Но это были не слишком искусно сделанные колеса; скорее, просто диски – такие подставляют под очень тяжелые предметы в тех редких случаях, когда возникает необходимость их передвинуть.

Зато над колесами располагалось нечто гораздо более интересное.

На колеса был под углом водружен большой, похожий на бочку цилиндр. На его сооружение, по-видимому, затратили немало усилий, и конструкторы израсходовали массу бронзы, чтобы придать ему вид очень огромной, жирной собаки с разинутой пастью. В качестве завершающей детали присутствовал торчащий с другого конца цилиндра отрезок шнура. Шнур дымился и шипел, потому что был подожжен.

Предмет не делал ничего опасного. Он просто стоял, а шнур тлел и укорачивался. Волшебники сгрудились вокруг.

– На вид довольно тяжелый, – заметил профессор современного руносложения.

– Статуя собаки с огромной пастью, – высказался заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Не слишком изящно.

– Смахивает на болонку, – Чудакулли оценивающе склонил голову набок.

– Похоже, в статую вложили много труда, – сказал декан. – Ума не приложу, зачем кому понадобилось ее поджигать.

Чудакулли сунул голову в широкую трубу.

– Там внутри какой-то здоровущий шар, – сообщил он. Его слова отзывались слабым эхом. – Эй, кто-нибудь, передайте мне посох! Посмотрим удастся ли мне выковырять эту штуковину оттуда.

Думминг пристально изучал шипящий шнур.

– Э-э, – произнес он, наконец отрываясь и этого зрелища. – Мне, э-э, кажется, что всем нам, стоит отойти подальше, аркканцлер. Э-э. Да, отойти. На пару шагов. Или даже больше. Э-э.

– Ха! В самом деле? А как же научные исследования? – откликнулся Чудакулли. – Ты постоянно возишься со всякими шестеренками и муравьями, но стоит попросить тебя разобраться, как устроена та или другая штуковина, ты…

– …Сразу прыгаешь на люстру, – услужливо подсказал декан.

– Вот-вот. Или ты просто робеешь?

– Дело вовсе не в робости, аркканцлер, – попытался объяснить Думминг. – Я подозреваю, что данный предмет может представлять некоторую опасность.

– По-моему, мне удалось слегка разболтать этот шар, – сообщил Чудакулли, ковыряясь в недрах цилиндра. – Эй, ребята, поднимите немножко с той стороны, чтоб он выкатился…

Думминг попятился.

– Э-э, я не думаю… – снова начал он.

– Не думаешь? Называешь себя волшебником и при этом не думаешь? Проклятье! Теперь у меня посох заклинило! Вот что бывает, когда слушаешь тебя, вместо того чтобы сосредоточиться на деле.

Думминг услышал за спиной звуки возни. Библиотекарь, руководствуясь свойственным всем животным чутьем на опасность и свойственным всем людям чутьем на неприятности, перевернул стол и спрятался за крышкой. На голове у библиотекаря красовался котелок. Ручка, поддерживающая один из многочисленных орангутаньих подбородков, вполне могла сойти за ремешок этого импровизированного шлема.

– Аркканцлер, я думаю…

– А, теперь ты, значит, думаешь?! А откуда ты взял, что твое дело думать? Ай! Ну спасибо вам, теперь у меня пальцы застряли!

Думмингу потребовалось собрать все свое мужество, чтобы закончить предложение:

– Я думаю… Это вполне может быть чем-то вроде машины для фейерверка.

Волшебники наконец обратили внимание на шипящий шнур.

– Что?… Это ты о цветных огнях, звездочках и тому подобном? – спросил Чудакулли.

– И о них тоже, аркканцлер.

– Да, судя по всему, праздник будет неслабым. Похоже, в империи очень любят фейерверки… – Чудакулли говорил тоном человека, до которого очень медленно начинает доходить, что секунду назад он чуть было не совершил крайне глупый поступок.

– Может, мне все-таки затушить шнур? предложил Думминг.

– Разумеется, дорогой юноша, почему нет? Отличная идея. Хорошая голова у этого парня!

Шагнув вперед, Думминг наступил на шнур.

– Я очень надеюсь, что мы не испортили им праздник, – произнес он.

Ринсвинд открыл глаза.

Это были не прохладные простыни. Да, то, на чем он лежал, было белым, холодным, но простынности ему явно недоставало. Этот свой недостаток оно компенсировало огромным количеством снежности.

И еще эта канава. Длинная глубокая канава.

Дайте-ка сообразить… Он помнил ощущение движения. И смутно припоминал нечто небольшое, но невероятно тяжелое на вид. Предмет с ревом пронесся мимо и скрылся в той стороне, откуда летел сам Ринсвинд. А потом он, Ринсвинд, приземлился здесь и по-прежнему двигался так быстро, что его ноги прорыли эту…

…«Канаву. Похоже, я начинаю зарываться», – подумал он и хихикнул. В голове царила приятная легкость, которой обычно сопровождается несильное сотрясение мозга.

Вокруг вырытой им канавы лежали стонущие люди. Но вид у них был такой, что Ринсвинд сразу понял: отстонав свое и перестав ползать с вытаращенными глазами, они немедленно схватятся за мечи и займутся этим самым… ну, что они там делают с частями тела? Которые потом никак не сосчитаешь?

Слегка покачиваясь, Ринсвинд встал на ноги. Бежать, похоже, некуда. Одна огромная снежная равнина, отороченная вдалеке горами.

Воины, определенно, начали приходить в чувство. Ринсвинд вздохнул. Всего несколько часов назад он посиживал себе на теплом песке, а юные девы собирались угостить его пюре [14], и вот, пожалуйста: он уже стоит на продуваемой всеми ветрами холодной равнине, и некие громилы готовятся попотчевать его грубой силой.

Он обратил внимание, что подошвы его башмаков легонько дымятся.

А потом чей-то голос произнес:

– Эй! Ты, случаем, не… этот, как его там… Ринсвинд?

Ринсвинд оглянулся.

За спиной у него стоял древний старик. Несмотря на пронизывающий ветер, из одежды на нем были лишь кожаная набедренная повязка да свалявшаяся борода такой длины, что без набедренной повязки вполне можно было обойтись – во всяком случае, если подходить к одежде исключительно с позиций приличия. Ноги у старика были синие от холода, а нос красный от ветра. Эта раскраска придавала ему крайне патриотический вид, если только в вашей стране данные цвета ассоциируются с понятием патриотизма. Один глаз старика был прикрыт повязкой, но куда большее впечатление производили зубы. Они отбрасывали во все стороны солнечные зайчики.