Элемент крови - Георгий Зотов Страница 17

Сталин не спал. Хотя отбой, как обычно, объявили в десять вечера, он ворочался на ржавой железной койке, застеленной серым солдатским одеялом. Несмотря на то, что погода за зарешеченным окном стояла теплая, он лежал в одежде, сняв только сапоги. Его сильно знобило. Пытаясь согреться, генералиссимус обхватил себя за плечи. Чем больше он думал, глядя в темноту, тем меньше сон обволакивал его напряженный разум.

Итак, ЭТО произошло. Он ждал не так уж и долго по местным меркам – в Аду привыкаешь к неспешному течению времени, год проходит, как за минуту. Подумать только… А ведь он уже начал забывать те самые страшные слова, которые ему, тогда еще юному семинаристу, шептал на ухо в предсмертной агонии брат Ираклий – слепой монах, вернувшийся из шестилетнего паломничества в Иерусалим. То, что он говорил тогда про ПРОРОЧЕСТВО, казалось ослепляющим ужасом откровением умирающего, однако спустя годы подросший Сосо посчитал его слова нелепым бредом.

В семинарии предпочитали не обсуждать тему, почему брат Ираклий уехал в Святое место зрячим, полным сил двадцатипятилетним парнем, а вернулся назад слепым стариком. Лишь в курилке на заднем дворе, затягиваясь запретным дымом, чуть слышно шептались, что брат Ираклий, видел «то, что нельзя видеть», поэтому с ним такое и приключилось. А чего именно НЕЛЬЗЯ ВИДЕТЬ, никто из двоечников-семинаристов не знал. Все только делали огромные глаза и качали головой, прикладывая палец к губам.

Лишь после октября 1941-го, когда офицеры вермахта ржали от нетерпения, рассматривая Кремль в бинокли, Иосиф снова услышал слова, сказанные ему, когда он был ребенком. Ужаснувшись, он почувствовал – это правда. Но немцев погнали по декабрьскому морозу, и в радости побед он снова похоронил в памяти шепот полумертвого монаха.

Сказать честно, при жизни, даже в семинарии, ему никогда до конца не верилось, что существуют Рай и Ад. Озарение пахнуло ему в лицо со всей жестокостью, но… Как справедливо заметил ему вчера один из прибывших на городскую зону ростовских авторитетов, «поздно пить „боржоми“, когда почки отказали». Он пытался найти в Аду брата Ираклия, писал запросы в справочную службу, вглядывался в новые лица – а вдруг да он? Но Ираклий так и не обнаружился, и Сталину стало предельно ясно – парень попал в Рай.

…Впрочем, неважно. Получается, то, о чем шептал умирающий монах, действительно осуществимо на практике. Хорошо ли это для него? Трудно сказать. Он ведь не знает, что находится ТАМ. И не окажется ли он в итоге действий неизвестного киллера в какой-то непонятной плоскости, где ситуация еще хуже, чем в городской каменоломне?

Его мысли спутались окончательно.

О том, что случится с кандидатурами ПОСЛЕ, брат Ираклий поведать не успел. А разве он, Сталин, тоже не может стать подобной кандидатурой? Запросто. Его личность подходит минимум под два определения, так что мент позорный из Учреждения совершенно прав – если исполнитель захочет, то запросто доберутся и до него.

…Одеяло упало на пол, взвизгнули пружины – Сталин сел на кровати. Бежать. Немедленно бежать отсюда, не теряя ни минуты, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. Рано или поздно псы обнаружат беглеца и вернут обратно, но это уже не имеет значения: пускай серьезно ужесточат наказание за побег, но зато он не попадет в НЕБЫТИЕ.

С тех пор как он понял, что существует жизнь и после смерти, ему, как и многим другим жителям города, не очень хотелось стать частью НЕБЫТИЯ. Пусть каждый день он стирает руки до крови, ворочая валуны и дыша пылью щебенки, пусть его враги издеваются над ним, бросая в карцер, где нельзя курить любимую трубку, но здесь он понимает, что он есть – он мыслит, существует, чувствует голод и холод, боль и страх… Что будет ТАМ – неизвестно никому.

Он давно наметил место, где можно перекантоваться с недельку, пока псы из Управления наказаниями не выйдут на его след – а к этому времени, глядишь, уже все и кончится. Все обстоит намного хуже, чем он думает. Брат Ираклий умер на полуслове, не окончив свою исповедь… Так не успев сказать, что может быть ПОСЛЕ. Жаль, что он не знает, кто стал исполнителем: сдал бы без рассуждений, даже не колеблясь – хотя за сотрудничество с ментами братва в каменоломне явно обозвала бы его «ссученным». Что ж, лучше стать «ссученным», чем раздавленным пеплом на полу.

Ему противна эта наглая белогвардейская сволочь из Управления наказаниями, но придется подсказать псу, как выйти на след исполнителя, – возможно, это поможет остановить его. Выкладывать на стол все карты, рассказать Учреждению про предсмертную исповедь Ираклия он не собирается – будет только хуже. Информация пусть и не сразу, но в итоге неминуемо попадет к телерепортерам, и исполнитель, которому его имя поднесут, как на блюдечке, будет знать, кого ему нужно отправить в НЕБЫТИЕ, дабы не мешал закончить дело.