Хаосовершенство - Вадим Панов Страница 17

Кристиан понимает, что видит Образ Горя. Величественный и ужасный Образ Горя во всем своем кошмарном совершенстве. Образ потери всего на свете, рапсодию безнадежности. Кристиан понимает, что ни одна из тех актрис, которым ему доводилось рукоплескать в лучших театрах Земли, ни одна из них неспособна столь выразительно и емко передать саму суть Трагедии.

Это надо пережить.

Через это надо пройти.

Тигрица раздавлена?

Нет. Ее больше не существует. Вместо яростной кошки под проливным дождем горбится хрупкий, теряющий последние лепестки цветок.

— Да что же случилось?!

— У кого? — Жозе, до которого только сейчас доходит, что фотограф остановился, начинает кричать: — Ты спятил? Мотаем, твою мать, всем не поможешь!

«Всем? Нет, Жозе, ты не прав: помочь можно всем. Всем! Кроме этой девчонки!»

Он, мужчина, пусть и не воин, не боец, но все-таки — мужчина, так вот, он не способен помочь маленькой, несчастной девчонке. Не в состоянии.

— Идем!

Чувствуя и стыд, и отвращение к себе, и злость, Кристиан поднимает фотоаппарат и давит на кнопку, сохраняя открывшийся ему Образ. А потом, увлекаемый Жозе в безопасный переулок, цедит сквозь зубы:

— Я хочу нажраться… Сильно нажраться… И девку…

— Будет тебе шлюха, — отрывисто обещает Жозе. — И вискарь будет, деньги еще есть.

— Хорошо, — отзывается Кристиан так, будто и впрямь верит, что шлюхи и алкоголь помогут ему забыть оставшуюся у столба девчонку. — Хорошо.

* * *

Анклав: Цюрих.

Территория: Альпийская Поляна.

Отель «Хилтон Эдельвейс».

Плохие обстоятельства не мешают хорошей драке

По-настоящему высокие гости требуют по-настоящему серьезного обхождения. В общении с ними важна каждая мелочь, каждая деталь, а потому Моратти, после долгих размышлений, выбрал для встречи с группой влиятельных верхолазов формат ужина. Не делового, но и не дружеского. Нейтрального.

Полуофициальная встреча прекрасно знающих и уважающих друг друга людей проходила в отдельном зале самого высокого отеля Цюриха, но не в знаменитом «Куполе», с которого открывался великолепный вид на Анклав, а в «Камелоте» — роскошном помещении, стилизованном под каминный зал рыцарского замка. Грубая кладка из натурального камня, тяжелая резная мебель, гобелены на стенах и бронзовые светильники создавали атмосферу готического Средневековья, времени частых междоусобиц и взаимного недоверия, что полностью соответствовало ожидаемому характеру беседы. Не деловой, не дружеской, но тяжелой.

Потому что времени оставалось все меньше и меньше.

Хотя началась встреча, как это принято у хорошо воспитанных людей, мирно. Съехались верхолазы, можно сказать, вовремя — всего с пятнадцатиминутным, как это принято у хорошо воспитанных людей, опозданием. Доусон из Долины, Хаммер из Хьюстона, Вашингтон из Бостона, Бернстайн из Сиэтла, Ван Перси из Кейптауна, Койман из Эдинбурга и Пилле из Марселя. Финансисты и промышленники, за каждым из которых стоит мощная корпорация, а также весомая группа соотечественников-единомышленников. В «Эдельвейсе» собрался своеобразный сенат Анклавов, и большая часть этого неофициального органа весьма прохладно относилась к Кауфману.

Впрочем, на первых порах разговор вертелся далеко от Станции и директора московского филиала.

Отдав должное аперитивам и закускам и дождавшись, когда вышколенные официанты покинут зал, верхолазы подняли тему, что беспокоила их больше всего.

— Ник, — с обманчивой мягкостью обратился к Моратти Вашингтон. — Хотелось бы знать, когда СБА уроет Сорок Два. Очень хотелось бы.

Представитель Бостона славился прекрасными манерами, считался образцом джентльмена, и грубым определением «уроет» он продемонстрировал президенту Службы всю глубину своего раздражения.

— Проблема оказалась куда серьезнее…

— Куда серьезнее?!!

Ван Перси не воскликнул — он рявкнул. Причем так, что сидящие рядом Койман и Бернстайн вздрогнули.

— Ник, что за херню ты несешь? Сорок Два давно перестал быть проблемой — это дерьмо, в котором мы захлебываемся!

— Тритоны плодятся, как кролики!

— Мы вынуждены отключать выходы в сеть!

— Но эти твари продолжают лезть из всех щелей!

Верхолазы заговорили одновременно. Торопливо перебивая друг друга, они выплескивали наболевшее, орали и брызгали слюной, вращали глазами и потрясали кулаками. Воспитание и хорошие манеры полетели к черту — экономические волки, гении коммерческих интриг и принцы сверхприбылей бесились при мысли, что какой-то цифровой гуру способен потрясти основы их мироздания, и требовали крови. Вал ярости обрушился на президента СБА, но он был готов к такому развитию событий: слушал, впитывал, не отводил взгляд, всем своим видом показывая, что всё понимает и всё признает.

— Тритоны практически обрушили электронные расчеты…

— Люди перестали доверять банкам и вернулись к наличным. Тебе сказать, к чему это привело?

— Всплеск обычной преступности.

— В Марселе стреляют даже днем.

— В Сиэтле тоже…

— У нас дело дошло до массовых беспорядков, — вставил Ван Перси.

— Не только у вас!

— Анклавы штормит.

И штормит изрядно, если уж самые высокие верхолазы озаботились ситуацией на улицах. В Анклавах частенько стреляли днем, но только в соответствующих районах. Теперь же ребята с пушками добрались до корпоративных территорий.

«Качается, но не тонет», — вспомнил Моратти древний девиз Парижа. Еще того Парижа, который без «Эль−».

Качался… И удержался, стал Эль-Парижем, но не утонул. Повезет ли Анклавам?

— У тебя есть план?

Громкий голос Хаммера заставил верхолазов умолкнуть и уставиться на Ника.

— Только ужесточение мер, — развел руками президент СБА.

— Ты издеваешься?

«Нет, вашу мать, я говорю как есть!»

— Мы разработали и проводим в жизнь комплекс мер, направленный на ограничение производства и распространения «синдина». Мы планируем сделать наркотик настолько дефицитным, насколько это возможно. Кроме того, вводятся новые законы, ужесточающие наказание за использование «поплавков». Мы стремимся к тому, чтобы принятие троицы стало для тритонов выбором между жизнью и смертью, и мы этого добьемся.

— Когда?

— И когда ты избавишь нас от самого Сорок Два?

— Месяц, — уверенно произнес Моратти. — Это ответ на второй вопрос. Я ручаюсь, что в течение месяца ликвидирую пророка. Мои люди уже рядом.