Повелитель императоров - Гай Гэвриэл Кей Страница 17

Криспин опустился на колени и склонил голову. Он видел эту юную женщину в последний раз в осаде, во дворце в его родном городе далеко на западе. Поцеловал ее ступню на прощание и почувствовал, как она погладила его рукой по волосам. Затем он уехал, пообещав передать послание императору. И узнал, что на следующее утро после их встречи она приказала убить шестерых собственных стражников — просто для того, чтобы сохранить эту встречу в тайне.

На помосте под куполом Гизелла из племени антов снова погладила его по волосам легким, медленным жестом. Он задрожал, стоя на коленях.

— На этот раз муки нет, — тихо произнесла царица. — Это уже лучше, художник. Но борода мне нравилась больше. Неужели восток так быстро тебя захватил? И ты для нас потерян? Ты можешь встать, Кай Криспин, и рассказать то, что должен рассказать.

— Моя повелительница, — заикаясь, пробормотал Криспин, поднимаясь, краснея и чувствуя себя ужасно смущенным. Мир настиг его, даже здесь. — Это место… находиться здесь опасно для тебя!

Гизелла улыбнулась:

— Ты так опасен, художник?

Он не опасен. Это она опасна. Он хотел сказать это. Ее волосы отливали золотом, глаза имели памятный ему глубокий синий цвет. Собственно говоря, ее волосы и глаза были того же цвета, что у другой очень опасной женщины, с которой он здесь встретился. Но Стилиана Далейна — это остро отточенный, жестоко ранящий лед, а в Гизелле, дочери Гилдриха Великого, чувствовалось нечто более дикое и печальное одновременно.

Он знал, конечно, что она в Городе. Все слышали о приезде царицы антов. Он гадал, пошлет ли она за ним. Она не послала. Вместо этого она поднялась наверх, к нему, грациозно и уверенно, как опытный мозаичник. Это дочь Гилдриха. Из племени антов. Она умеет охотиться, скакать верхом, вероятно, может убить кинжалом, спрятанным под одеждой. Вовсе не изнеженная, утонченная придворная дама.

— Я жду, художник, — сказала она. — В конце концов, я проделала долгий путь, чтобы тебя повидать.

Он склонил голову. И рассказал ей, без прикрас и ничего важного не скрывая, о своем разговоре с Валерием и Аликсаной, когда маленькая сверкающая фигурка императрицы Сарантия повернулась в дверях своих внутренних покоев и задала вопрос — с притворной небрежностью — насчет предложения о браке, которое он, несомненно, принес из Варены.

Он понял, что Гизелла встревожена. Она старалась скрыть это, и с менее наблюдательным человеком ей бы это удалось. Когда он закончил, она некоторое время молчала.

— Кто догадался, она или он? — спросила Гизелла. Криспин подумал.

— Они оба, я думаю. Вместе или каждый в отдельности. — Он заколебался. — Она… исключительная женщина, моя госпожа.

Синие глаза Гизеллы на мгновение встретились с его взглядом, потом она быстро отвела их. Она так молода, подумал он.

— Интересно, что бы произошло, — прошептала она, — если бы я не приказала убить стражников.

«Они были бы живы», — хотелось ответить Криспину, но он промолчал. Еще осенью он бы произнес это, но теперь он уже перестал быть тем сердитым, желчным человеком, каким был в начале осени. С тех пор он совершил путешествие.

Снова молчание. Она сказала:

— Ты знаешь, почему я здесь? В Сарантии? Он кивнул. Об этом говорил весь Город.

— Ты бежала от покушения на твою жизнь. В святилище. Я в ужасе, моя госпожа.

— Конечно, — бросила царица и улыбнулась, почти рассеянно. Несмотря на все ужасные нюансы того, о чем они говорили и что с ней случилось, казалось, вокруг нее царило странное настроение в танце лучей солнечного света, льющегося в высокие окна вокруг купола. Он пытался понять, что она должна чувствовать, убежав от своего трона и народа, принятая здесь из милости, лишенная собственной власти. Но даже не мог себе этого представить.

— Мне нравится здесь, наверху, — вдруг сказала царица. Она подошла к низким перилам и посмотрела вниз. Казалось, ее не смущает эта огромная высота. Криспин видел, как люди теряли сознание и падали, цепляясь за доски помоста.

Вдоль восточного периметра купола стояли другие помосты, на которых начали выкладывать мозаики по наброскам Криспина, создавая городской пейзаж и сине-зеленое море, но в тот момент на них никого не было. Гизелла, царица антов, посмотрела на свои руки, лежащие на перилах, потом повернулась и протянула их к Криспину.

— Я могла бы стать мозаичником, как ты считаешь? — Она рассмеялась. Он с отчаянием и страхом прислушивался, но слышал только искреннее веселье.

— Это всего лишь ремесло, недостойное тебя, моя повелительница.

Она какое-то время оглядывалась вокруг, не отвечая.

— Нет. Это не так, — в конце концов произнесла она. И обвела рукой купол Артибаса и начало его собственной мозаики на нем. — Это достойно любого человека. Ты теперь рад, что приехал сюда, Кай Криспин? Я помню, ты не хотел ехать.

И в ответ на этот прямой вопрос Криспин кивнул головой, впервые признавая это.

— Не хотел, но этот купол — подарок всей жизни для таких, как я.

Она кивнула. Ее настроение быстро изменилось.

— Хорошо. Я тоже рада, что ты здесь. В этом городе я не многим могу доверять. Ты один из них?

Она тоже впервые говорила откровенно. Криспин прочистил горло. Она одна в Сарантии. Двор будет использовать ее в качестве орудия, а жестокие мужчины на родине будут желать ее смерти. Он сказал:

— Я буду помогать тебе, госпожа, как только смогу.

— Хорошо, — повторила она. Он увидел, что румянец ее стал ярче. Глаза блестели. — Интересно, как мы это сделаем? Должна ли я сейчас приказать тебе приблизиться и поцеловать меня, чтобы увидели те, кто внизу?

Криспин заморгал, сглотнул, машинально провел рукой по волосам.

— Ты не улучшаешь свой внешний вид, когда так делаешь, ты знаешь? — заметила царица. — Думай, художник. Должна быть какая-то причина моего появления у тебя наверху. Твой успех у женщин этого города вырастет, если тебя будут считать возлюбленным царицы, или это сделает тебя… неприкасаемым? — Тут она улыбнулась.

— Я… у меня нет… моя госпожа, я…

— Ты не хочешь меня поцеловать? — спросила она. Такое веселье само по себе было опасным. Она стояла неподвижно и ждала ответа.

Он совершенно растерялся. Глубоко вздохнул, потом шагнул вперед.

И она рассмеялась.

— Если поразмыслить, в этом нет необходимости, не так ли? Хватит и моей руки, художник. Ты можешь поцеловать мне руку.

Она подала ему руку. Криспин взял ее и поднес к губам, и в это мгновение она повернула ее в его руке, и он поцеловал ее ладонь, нежную и теплую.

— Интересно, — сказала царица антов, — видел ли кто-нибудь, как я это сделала? — И она снова улыбнулась.

Криспин тяжело дышал. Он выпрямился. Она осталась стоять очень близко, подняла обе руки и пригладила его растрепанные волосы.