Договор с демоном - Сара Риз Бреннан Страница 17

Мэй почти забыла, что Ник младше ее, даже младше Джеми. И притом неизмеримо стар. Еще бы: демоны живут вечно.

Правда, человеком — если его вообще можно так назвать — Ник прожил чуть больше шестнадцати лет.

— А что… — Мэй услышала дрожь в своем голосе и замолчала, чтобы собраться с духом. — Этот нож — он и с алмазом сладит?

— На раз, — хладнокровно произнес Ник. — Кость режет, как масло.

— Да, лучше иметь такой нож, чем уметь управлять погодой.

Ник нахмурился.

— У меня само так выходит — повелевать огнем, водой, кровью. Магия — дело другое. Пришлось попотеть. — Он, к тревоге Мэй, почти любовно оглядел смертоносный клинок и спрятал лезвие. — Сила у меня есть, — тихо продолжил Ник. — Но я не могу ее контролировать.

— Ты можешь научиться, — так же тихо сказала Мэй — наверное, чтобы не искушать судьбу. Не хотелось думать, что будет, если Ник не овладеет наукой себя сдерживать.

— Ты ведь у меня в долгу? — вдруг спросил он.

— Что? — встрепенулась Мэй.

— Мы с Аланом уже один раз вас вытащили из переделки и сейчас вытаскиваем, — одернул Ник. — Я помогаю Джеми, а значит, ты мне должна.

— Да, да, знаю! — перебила Мэй. Этот разбор счетов ее задел. — Чего ты хочешь, Ник?

— Хочу, чтобы ты мне помогла.

Он был выше ростом, но ухитрялся идти с ней в ногу — видно, привык подстраиваться к темпу отстающего. Однако ее резкая остановка явно застала Ника врасплох — он немного прошел вперед и развернулся к ней лицом. Мэй вспомнила, как он похожим образом кружил рядом с врагом: выискивал слабину, улучал момент для нападения.

— Я? — От потрясения Мэй напрочь забыла о такте. — Как ты это себе представляешь?

Ник, вместо того чтобы смутиться — мол, глупость сморозил, — с досадой посмотрел на Мэй, как на дурочку. Потом перевел взгляд на реку и процедил:

— Научи вести себя как человек.

— А-а, — чуть слышно выронила Мэй — легче июньского ветерка. Кажется, Ник ее даже не слышал. Она тяжело сглотнула — на язык словно битого стекла насыпали — и спросила хрипло: — Зачем?

Ник снова повернулся к ней.

— Для Алана, — ответил он и только что не добавил «конечно». — Он много ради меня рисковал. Не знаю почему, но не хочу, чтобы он об этом пожалел.

— Так значит, дело в долге? — спросила Мэй. Ее голос все еще еле звучал и терялся под порывами ветра.

Ник пожал плечами.

— В чем же еще?

Он расценивал поступок Алана как услугу, которая требует оплаты и только. Других причин учиться человечности у него не нашлось.

— Почему ты просишь меня? Почему не самого Алана?

— У тебя это хорошо выходит, — ответил Ник. — В отличие от брата. За исключением — когда он говорит правду. Ему пришлось расти со мной и Ма, так что он сам не научился быть как все люди. Научился только их обманывать.

Мэй вспомнила, как Алан запросто говорил о деревьях с висельниками.

— Ладно, — выдохнула она. — Поняла. И все-таки Алан был бы рад помочь. Не понимаю, зачем тайно прокрадываться к моему дому ни свет ни заря?

— Затем, что я хочу обмануть его и не могу! — рявкнул Ник. — Затем, что все плохо, и он боится, что я не сдержусь. Жалеет, что меня выпустил.

Значит, между Ником и Аланом наступил какой-то разлад, и очень серьезный.

— Неправда, не жалеет, — ответила Мэй, не придумав ничего лучше.

— И не будет, — яростно произнес Ник, словно давал себе установку. — Потому что ты мне поможешь. Научишь, как хотя бы казаться человеком, чтобы он поверил. Пусть думает, будто я и правда им стал. Это его осчастливит.

Тут он замер на месте — снова как дикий зверь, который углядел добычу и не хотел ее спугнуть. Потом протянул ладонь, будто хотел погладить Мэй по волосам (а ведь когда-то он даже намотал их на руку), но остановился.

Голос Ника звучал трескуче и глухо — ни дать ни взять огонь, лижущий угли, а журчание воды, подмешиваясь к его речи, еще добавляло ей странности.

— Если ты поможешь сделать Алана счастливым, — посулил Ник, — я готов на все для тебя.

Мэй чуть выпрямилась. Плюс сантиметр роста — и то хорошо.

— Обойдусь без взяток, — сказала она. — Мы же у тебя в долгу. Буду рада помочь.

Ник кивнул и даже не поблагодарил, только развернулся и пошел обратно в сторону церкви. Ветер как будто сменил направление и снова подул им в лицо.

Конечно, рядом с заклинателем погоды ни о каком «будто» речи не шло.

— Когда ты говоришь ужасные вещи, и люди пугаются, — прокричала Мэй против ветра, — добавляй: «я совсем не это хотел сказать».

— Я всегда говорю, что хотел.

— М-м… Ладно. Еще хорошие слова: «я, наверное, неудачно выразился». Пусть решат, что ты имел в виду другое.

— Почему?

— Людям легче думать, что ты сморозил чушь. Мы постоянно говорим глупости, но при этом можем забрать свои слова обратно. Все друг друга прощают, на земле мир и покой, — объяснила Мэй. — Иначе сочтут, будто тебе плевать на остальных, а хуже этого нет.

Они свернули, река осталась в стороне, и ветер свистел над головой, сотрясая ветви деревьев и внезапно набрасываясь из-за заборов.

Ник поразмыслил над услышанным и нашел в нем разумное зерно.

— О'кей, я могу притвориться, что мне не плевать.

— Кстати, — заметила Мэй, — если хочешь быть человеком, попробуй искреннее ненаплевательство. Помогает.

Ник долго, задумчиво на нее смотрел, а потом улыбнулся. Улыбка вышла недобрая.

— Кажется, ты не так меня поняла, — сказал он. — Я не хочу быть человеком.

Мэй удивленно моргнула. В следующий миг рядом с ней что-то оглушительно громыхнуло, словно кто выстрелил из ружья над самым ухом. Оказалось, собака в соседнем дворе вдруг начала остервенело лаять и бросаться на ворота, чтобы достать Ника. Здоровая псина, немецкая овчарка… в оскаленной пасти сверкают белые зубы. Когда Ник сделал шаг к воротам, она забилась с удвоенной яростью, даже чугунная решетка задрожала под ударами.

Ник прислонился к воротам. Из собачьей глотки вырвался жуткий, прерывистый горловой рык.

— Звери — свидетели.

Он выглядел обыкновенным парнем — потертые джинсы, длинная челка. Несколько раз за прогулку Мэй забывалась и думала о нем как о Нике, которого она знала раньше, до прозрения. Тем нелепее казалось то, что животные его боятся и люто ненавидят.

— Я — не человек, — произнес Ник. — Никогда не был, никогда не стану. Мы иначе устроены, иначе чувствуем и думаем. По-другому мне не надо. Зачем? Что в вас, людях, такого замечательного? Всю жизнь барахтаетесь в сомнениях, мучаете себя, мучаете друг друга, да еще «совсем не того хотите».