Рейтар - Андрей Круз Страница 17

– Бордель? – чуть удивился я.

Такие места не посещал еще со времен солдатчины своей, да и тогда нечасто. Не было желания потом вместо шрамов боевых следами дурной болезни красоваться.

– Бордель, – кивнул Хрипатый. – Там те, с кем Пейро говорить должен, за постоянных гостей. Тот еще народ.

По тому судя, как он это сказал, я решил, что опасается Хрипатый этого места, равно как и тех, кого там встретить должен. И вольный, то есть я, желающий поступить на службу, ему как благодать богов на голову свалился. Так бы один пошел, а то вдвоем. А почему вдвоем?

– А что, много ты здесь народу уже набрал?

Он меня понял правильно, кивнул, к вину приложился, затем сказал:

– Кого набрали – уже дальше отправили. Нам люди в лагере нужны, где полки собирают, а не здесь. Договоримся, и ты дальше поедешь, а я тут останусь. Ты кем, кстати, по должности был?

– Взводным был до недавних дней.

– Это хорошо, – кивнул он одобрительно. – Во взводные назначения сразу не обещаю, а вот десятником сделать могут. Хотя ваших ценят, у вас тактика что у рейтаров, могут и взводным.

Тут подавальщик подошел, и я у него поесть попросил. И получил вскоре большой кусок буженины на хлебе с сыром и овощами. Разносолами тут не баловали, а больше так, едой тех, кто на бегу перекусывать привык, потчевали. Но буженина была свежая и хлеб такой, что корка на всю корчму хрустела.

– Ну что, пошли тогда, – сказал Хрипатый, глянув на карманные часы. – Пора нам. Пока дойдем, пока то да се… В борделе этом, его «Пьяной русалкой» зовут, все время возле меня будь. Сам в драку не лезь, но жди любой пакости. Нет у меня доверия там ни к кому. Если увидишь, что я за пушку схватился, пали по каждому. Но если дело до ножей, стрелять не моги, стража сбежится, хоть кулаками бейся, хоть вон кинжалом своим отмахивайся. Понял?

– Чего же тут непонятного?

– Тогда пошли.

Дело шло к вечеру, и зной с пыльных улиц Свободного города Рюгеля уже уходил. Свежестью несло с моря, и этот ветерок даже развеял немного запах конского навоза и мочи, который был основным на улицах вокруг рынка. Дальше, правда, стало почище, да и дома пошли побогаче. Ну и публика поприличней по улицам гуляла. Случалось видеть и кабаки для «чистой публики», где сидели мужчины в белых визитках и белых шляпах, а с ними дамы в маленьких кокетливых шляпках и кружевных перчатках. Играла музыка, все больше скрипки и арфы, звенела посуда.

Но ближе к порту все это благолепие опять начало нарушаться. Сначала был небольшой торговый район, сейчас пустынный и тихий, а уже за ним показался порт с целым лесом мачт, перекрещенных реями. А вскоре я увидел и первый красный фонарь над дверью, а возле дверей стояла дебелая пышногрудая девица в корсете, затягивающем ее белоснежные жиры до невозможных пропорций, а ее пышные ляжки выпирали из высоких то ли чулок, то ли сапог, кончавшихся у самого причинного места. Еще у нее была кокетливая шляпка в форме таблетки, с редкой и немного рваной вуалью, через которую масляно блестели пьяные поросячьи глазки.

– Морячок, ласки ищешь? – спросила она таким мелодичным голосом, словно кто-то поблизости сковородку ножом чистить пытался.

– Не ищу, девица, – отмахнулся Бейвер. – И уж если бы искал, то не твоей.

– А я тут не одна! – объявила она, ничуть не обидевшись. – Зайди в дом и выбирай.

– В другой раз, когда мозги совсем пропью.

– Мозги нам без надобности, даже стручок свой пропить можешь, кошелек не пропей, главное! – захохотала она над его словами, свистнула нам вслед пронзительно и тут же пристала к другому прохожему.

Так повторилось у следующего красного фонаря, и еще у одного, а потом Бейвер даже отвечать перестал на нахальные заигрывания портовых шлюх.

Трактир «Пьяная русалка» располагался у самых портовых ворот. Видимо, для вящего соответствия названию, кто-то сбил вывеску в виде кривобокой девки с рыбьим хвостом и уродливым лицом с двумя красными пятнами, изображавшими здоровый румянец на щеках, и теперь она жалко болталась над входом на одном хвосте, поскрипывая на слабом ветру. Дверь же была тяжелая, какую и иной пушкой не выбьешь сразу, случись такая нужда.

Бейвер толкнул ее, вошел, жестом приглашая меня идти за ним. И сразу за порогом мы наткнулись на невероятного размера детину в кожаной жилетке, при виде которого сразу вспомнились детские сказки про великанов-людоедов, что приходят по ночам с Ядовитых Пустошей. Этот зарос бородой до самых глаз, в руках была тяжелая, окованная железом дубинка, а сами руки, толстые, как бревна, покрыты татуировкой, в которой причудливо пересекались и сочетались голые девки, цепи, якоря, компасы и ножи с револьверами.

Смерив нас придирчивым взглядом, он ничего не сказал и сдал в сторону, освобождая проход.

Для того чтобы кабак в борделе был забит публикой, было еще рано. Вдоль дальней стены сидели распутные девы в откровенных нарядах, все больше некрасивые, с прыщами на открытых частях тела, а главная среди них, в короткой пышной юбке и чулках в сеточку, светила большим и плохо запудренным фонарем под глазом.

Сидели за дальним столиком два пьяных в дым морячка, бородатый здоровяк с бляхой какой-то городской гильдии пил пиво из огромной кружки у окна. Кроме них были еще люди за соседним столом. Четверо, двое и двое, сидевшие друг против друга.

С одной стороны стола главным из двоих был явно маленького роста старик с благообразным лицом и расчесанной седой бородкой. Виду он был опрятного, в белоснежной рубахе дорогого полотна под бархатным бордовым жилетом, на шее рядом с ладанкой Брата и Сестры висела цепь с символом духа ветра Маргала, покровителя лихих людей. Непростой старичок, если даже не скрывает принадлежность свою к цеху тех, чья жизнь заканчивается чаще плахой или виселицей. Хотя этот в годах преклонных, и похоже, что навещать городскую Площадь Правосудия он не собирается.

А вот спутник его там уже бывал. Рядом с пожилым сидел некто, которого сразу можно было определить как «ручную гориллу». Высокий, плечами шириной чуть ли не в стол урод с жутким костлявым лицом, на котором рот и нос прикрывала черная шелковая повязка, свисающая на манер занавески. Не надо иметь ум в степь шириной, чтобы понять, что скрывает сей занавес дело рук палача, лишившего гиганта носа и вырвавшего ему язык «с обозначением», когда еще и губы уродуются, чтобы не сомневался видящий. Хотя не здесь это случилось, где-то в княжествах. В Свободных городах не уродуют, тут или каторга, или казнь.

Напротив старика сидели еще двое. Невысокий, какой-то весь круглый и подвижный толстячок в полотняной куртке, с редкими волосами, прилипшими к вспотевшей лысине, с умными глазами и одновременно простоватым лицом, и смуглый худой человек со сломанным носом, выложивший на стул худые, но жилистые и мускулистые руки, да еще и с немалого размера кулаками.

– Пейро, – шепнул Бейвер, и я сразу понял, что говорит он именно об этом человеке, да и понять не сложно было – на предплечье виднелась татуировка, изображавшая скрещенные саблю и револьвер, знак почтенного цеха наемных конных рейтаров.